Протоиерей Вячеслав Харинов о байкерах и проекте «Мир и память». Вячеслав харинов спутница на мотоцикле

Протоиерей Вячеслав Харинов о байкерах и проекте «Мир и память» / Православие.Ru

На недавно прошедшей в Санкт-Петербурге выставке «Православная Русь» был показан необычный документальный фильм «Мир и память», посвященный одноименному прошлогоднему мотопробегу по Германии. Цель этого ежегодного проекта — посещение российскими байкерами захоронений наших соотечественников, павших в Европе во время Второй Мировой Войны и позже. Несмотря на то, что этот мотопробег — частная инициатива, в Германии он находит отклик и у официальных лиц государства и воспринимается, как миротворческая акция. Но не менее важны и другие встречи — так однажды к мотоциклистам подошла женщина, которая является дочерью русского, попавшего в плен и после войны оставшегося в Европе. Ее отец не рискнул возвращаться на Родину, зная, как встречали в Советской России своих, попавших во вражеский плен. Впрочем, для организатора пробега, настоятеля храма иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на ул. Шпалерной в Санкт-Петербурге протоиерея Вячеслава Харинова «Мир и память» — далеко не единственный проект, связывающий память о войне и российское мотодвижение.

Протоиерей Вячеслав Харинов: Мотоцикл был моим первым транспортным средством — это было в далеком 1982 году. Сначала это был мотоцикл с коляской, потом я коляску отстегнул. В 90-е годы я долго не ездил — мать беспокоилась, умоляла не ездить, ведь мотоциклы были ненадежные, время было неспокойное. Вернулся к мотоциклу где-то около 2000 года. К тому времени я уже сотрудничал с поисковиками, они, некоторым образом, «вывели» меня на мотодвижение.

У поисковиков и мотоциклистов оказалось неожиданно много общего — во-первых, это увлеченные своим делом люди, во-вторых, это люди, которые не могут позволить себе какой-то нездоровый образ жизни — в их среде присутствует курение и винопитие, но это, как правило, не принимает болезненные формы. В-третьих, и те, и другие, — патриоты своей страны.

В мотодвижении даже существует особая прослойка людей, которые восстанавливают военную технику, — прежде всего, знаменитые мотоциклы Великой Отечественной: «М-72» и «WLA» («Harley Davidson»). Тут еще больше общего с поисковым движением, это ведь тоже поиск, только технический — поиск аутентичных деталей, информации, документов.

Неожиданно для меня, питерское мотодвижение приняло наши инициативы и проекты. И теперь, к моему удивлению, нам даже дают отдельный стенд на ежегодной крупнейшей мотоциклетной выставке. То есть наши проекты — «Свеча Памяти», «Мир и Память», «Защита Колобанова», «Ленинградская Хатынь», «Третье дно» (посвященный подвигу 3-й дивизии народного ополчения) и др. — нашли отклик у мотодвижения. Меня даже приглашают на заседания питерского мотосовета, куда входят только президенты мотоклубов. А это — жесткие парни, которые не очень-то пускают посторонних в свой круг.

Завоевать расположение этих парней почетно — это все достойные люди. Для меня важно донести до мотодвижения те идеи, что не могут не тронуть любого правильно устроенного человека. Идеи любви к своей стране, ее истории, народу и его подвигу. Мне нравятся люди, ездящие на мотоциклах, но мне не нравятся «покатушки» без цели или те мотослеты, которые превращаются в обычные пьянки. Слава Богу, я нашел среди байкеров единомышленников, людей с высокой культурой, со зрелой духовностью, и мне с ними интересно. Мне важна идея поминовения защитников Отечества, и наши поездки для меня — еще один способ увековечить память о них.

Вы предложили эту идею, и байкеры восприняли ее благосклонно?

о. В. Х.:Практически сразу. На первый же проект «Свеча Памяти» откликнулось огромное количество народа. Этот мотопробег проходит 22 июня или близко к этому дню. Это — поездка по местам особенно ожесточенных боев за Ленинград — в основном это мое благочиние, Кировский район, самое кровавое место на земле, по статистике необратимых воинских потерь на единицу площади... Мы совершаем церковное и гражданское поминовение на местах боев и воинских захоронений. Едем очень большой колонной, обычно в сопровождении ДПС.

Для всех нас этот мотопробег стал уже хорошей ежегодной традицией. Кроме того, в эти поездки мы обычно приглашаем немцев. Их приезжало до семидесяти человек! Таким образом, этот мотопробег становится важной миротворческой инициативой — мы заезжаем и на немецкое кладбище. А вообще для немцев это шок — они открывают для себя бои под Ленинградом и прочее. И они открывают для себя братское общение с российскими братьями-байкерами. После такого общения мысль о том, что их предки хотели уморить голодом наших предков, — шок для них...

Почему для них бои под Ленинградом — это открытие? Разве у них по-другому преподают историю?

о. В. Х.:Конечно. Они мало знают о войне в России. Они увидели Невский плацдарм и, узнав его историю, были потрясены тем, что на этом клочке невского берега закрепились русские и четыре года держали его ценой огромных потерь, чтобы пресечь всякую возможность десанта на другой берег. Да и многое другое производит на них впечатление. Они видят, как далеко на Восток забрались их деды, и как безнадежно было это предприятие. Теперь этот мотопробег, возможно, будет проходить и при участии финских мотоциклистов. Что касается немцев, — у меня установились хорошие связи в основном с христианскими мотоклубами, а теперь подтянулись и финские христианские мотоклубы.

С финнами мы вместе проезжали вокруг Ладоги — это уже проект под названием «Общая Карелия», в ходе которого мы посетили места, которые, в результате боевых действий переходили то к нам, то к финнам… Финны назвали эту поездку в Приладожье ярчайшим впечатлением лета. И, возможно, на следующий год они примут участие в «Свече Памяти».

Христианские мотоклубы распространены на Западе?

о. В. Х.:Да. Это достаточно большая сеть мотоклубов со своими законами, в чем-то повторяющими законы других объединений мотоциклистов. Обычно христианские мотоклубы на Западе сосредоточены на миссионерской деятельности. Клубы эти межденоминационные — то есть их члены принадлежат к разным христианским конфессиям. Их объединяют мотоциклы. Я не исключаю возможности создания христианского мотоклуба и у нас в Петербурге. Многие братья горячо поддерживают эту идею. И, конечно, почти все они — православные христиане.

Еще один проект — «Ленинградская Хатынь». Это поездка по местам сожженных деревень Ленинградской области. Обычно мы едем летом или осенью, фиксированного дня нет. Таких мест много, в каждом районе области не две-три, а гораздо больше деревень было сожжено. Часто на их местах возникают урочища, запущенные поля и редколесье… В экспозиции нашего храмового музея есть предметы мирного крестьянского быта, оставшиеся лежать под открытым небом на местах, где раньше кипела жизнь…

Уже лет пять в начале августа мы совершаем поездку в Карелию — довольно далеко, за Олонец. Там погибла 3-я дивизия народного ополчения. Теперь там наши питерские поисковики находят останки наших же питерских ополченцев, погибших в ожесточенных боях с финнами, и хоронят их. Эта поездка иногда длится два дня. Мы останавливаемся в лагере поисковиков, где между поисковиками и байкерами происходит хорошее дружеское общение. Поисковики обычно рассказывают об опыте текущего летнего сезона, показывают уникальные находки на местах боев.

20 августа мы непременно проводим акцию под названием «Защита Колобанова». Двусмысленное название, которое предполагает, что Зиновий Колобанов защитил Ленинград своим знаменитым танковым боем, и что мы защищаем славное имя Колобанова своей акцией. Мы не только посещаем места героических боев, забываемых общественностью, но и направляли обращения к Президенту, к Государственной Думе — в 1941 году Колобанов был представлен к званию Героя Советского Союза, но получил только Орден Красного Знамени. Это явно недостаточная награда за тот героический бой, который он дал немцам. Колобанов заслужил звание Героя страны…

Параллельно с боем Колобанова мы исследуем историю батальона Петергофского училища погранвойск. Это были опытные ребята, прошедшие боевую подготовку на пограничных заставах, которые несколькими боями задержали взятие гитлеровцами Гатчины, дали возможность вывезти архивы, людей, музейные ценности, раненых. Если бы не эти шестьсот парней — не знаю, как сложилась бы судьба Ленинграда.

/p>

«Мир и Память» — это большой международный проект, который посвящен нашим соотечественникам, похороненным за пределами нашей страны. Только на территории Германии официально погибли и похоронены 760 тысяч наших соотечественников. Общее количество кладбищ — 3310. Но есть еще Бельгия, Австрия, Франция, Польша, Чехия, Словакия, Латвия, Литва и другие страны. Некоторые места захоронений жертв войны уже уничтожены.

Все знают гражданский лагерь в Саласпилсе, но мало кто знает про военный лагерь в Саласпилсе, на месте которого сейчас коттеджная застройка. А в этом лагере погибли десятки тысяч наших военнопленных. В проекте «Мир и Память» также принимает участие немецкая сторона. Мы с радостью приняли бы и французов, и бельгийцев, и чехов, и поляков, но пока как-то не сложилось. Сейчас ищем контакт с австрийцами. Возможно, в проекте «Мир и Память» примут участие английские и американские мотоклубы, если мы осуществим поездки и в эти страны — не потому, что там тоже похоронены наши соотечественники, а потому, что эти страны участвовали в общей борьбе. Там нам есть куда заехать и кого за многое поблагодарить.

Мы ездили первый год в Германию, второй — уже в Германию, Бельгию и Францию, на следующий год у нас планируется Германия и Австрия. Мы не только посещаем памятные места и оставляем там знаки нашего пребывания (венки с триколором, наши вымпелы, наши свечи и наши молитвы), но еще мы открываем забытые страницы истории и популяризируем их. Мы снимаем фильмы, фотографируем, потом проводим встречи, посвященные этим пробегам, на которых сообщаем многое из того, что у нас в России остается неизвестным. Плюс мы привозим конкретные имена — нашими усилиями всероссийский помянник в Князь-Владимирском соборе пополнился десятками тысяч имен — это жертвы немецких лагерей, плена, подневольного труда.

Сейчас у меня есть электронная база на наших военнопленных в Австрии — там тоже были концлагеря. Девиз проекта — «Своих не бросаем». Для граждан той страны, куда мы приезжаем, наш приезд — своего рода общественная инспекция россиян состояния могил соотечественников. Мы — не официальная делегация, у нас нет никакой материальной поддержки государства, хотя мы находим понимание и моральную поддержку на всех уровнях власти. У нас есть официальное церковное благословение, но мы не используем церковные средства, едем за свои личные деньги. Разве что я, как настоятель храма, могу взять что-то из приходского бюджета — заручившись поддержкой моих прихожан, — на эти средства мы приобретаем венки, свечи и тому подобное.

Не случайно мое желание именно на мотоцикле объезжать эти места. Я могу особо говорить о том, что такое езда на мотоцикле — это такая связь с пейзажем, ландшафтом и страной, какая не возникает у человека в автомобиле. На мотоцикле ты пропускаешь через себя всю страну, ты дышишь ею, — молекулы запахов, пыли, цветочной пыльцы, микрокапли водоемов — все проходит через тебя, ты буквально поглощаешь страну… Важно другое — такое посещение отеческих гробов на мотоциклах — это протокольный уровень для самых важных персон, для правителей государств. Мотоциклетный эскорт предполагает сопровождение самых важных лиц. А тут мы — с флагами, со всей символикой — едем рядами на места захоронений, подвига и страданий наших соотечественников, как в самые важные места и к самым почитаемым людям, заслуживающим исключительного внимания своих потомков!

Во всех этих поездках Вы ведь общаетесь с мотоциклистами достаточно тесно. Это общение носит какой-то миссионерский характер?

о. В. Х.:Так или иначе, мы все немного меняемся под воздействием друг друга. Я сам меняюсь — после общения с представителями какой-либо субкультуры я начинаю относиться серьезней к тому, что раньше считал несущественным. Но я остаюсь всегда священником. Надеюсь, что ребятам наше общение идет на пользу, что они открывают для себя Церковь, духовные стороны нашей жизни, духовные аспекты той же памяти, истории. Но я не сказал бы, что с поисковиками или с байкерами я миссионерствую. Воспринимаю наше общение как дружбу, причем для меня очень почетную. Другое дело, что если Ваш друг не христианин, а Вы остаетесь христианином, ведете себя, как христианин, и Ваша система ценностей понятна Вашему другу, то, наверное, какой-то элемент миссии в этом всегда будет. Так что я просто остаюсь священником, и не мимикрирую под субкультуру.

Я уважаю уставы, политику и символику мотоклубов, исследую эти предметы. Например, многих смущают черепа, кости на байкерских эмблемах и жилетах, а ведь эти изображения имеют глубинные христианские корни (вспомним облачения схимников). Не случайна и воинская символика, нашивки и знаки отличия на мотожилетах. Многие не знают о связи мотодвижения с Мировой войной и ее последствиями, а ведь в той же Америке оно формировалось именно ветеранами войны. Возвращаясь с войны, многие бывшие солдаты были обречены на социальное одиночество и стали объединяться в достаточно независимые, способные за себя постоять сообщества. Этот дух братства, почти фронтового, до сих пор остается, он сближает мотоциклистов всех стран и всех клубов. Его можно сравнивать с той общностью, которая возникает у всех, прошедших войну…

В российском мотодвижении есть люди, прошедшие войны в Чечне, например?

о. В. Х.: Конечно. Я знаю нескольких таких людей. И как мой отец не любил и не умел говорить о войне, которую он прошел, выйдя из нее покалеченным и с «отважной медалью», — точно так же и эти люди не любят и не могут много говорить о войне. Очень много общего, ветераны войн похожи во всех странах и во всех культурах.

Про вашу прошлогоднюю поездку в Европу снят фильм. Вы постоянно фиксируете на видеокамеру ваши проекты. Как Вы думаете, для кого это? Кому Вы хотите это показать?

о. В. Х.: Трудно сказать. Основная цель была — сделать репортажный фильм. Хотя бы для себя зафиксировать — потому, что я не уверен, что проеду еще раз по этому маршруту. Маршрутов очень много — и у нас, и в Европе. Но, смонтированный фильм вышел за рамки репортажного, он приобрел собственную художественную концепцию. Мне очень жаль, что он лишился многих не вошедших в него эпизодов, носивших репортажный характер. Режиссер фильма Кирилл Хейфец решил сделать другой акцент, он сделал мое недостоинство героем фильма и попытался через какие-то мои размышления взглянуть на память о войне. Мне польстила высокая оценка, данная этому фильму некоторыми влиятельными лицами — например, один из создателей программы «Взгляд» сказал, что вот такое надо показывать на «Первом канале» в канун 9 мая или 22 июня…

Но там такое не покажут — во-первых, качество нашего фильма оставляет желать лучшего, техника у нас не самая высококлассная, во-вторых, это все-таки особая ниша в культуре памяти и истории. Тем не менее, мне приятно, что именно наш фильм открыл фестиваль христианского кино «Невский Благовест» в этом году. Организаторы фестиваля нашли в нашем фильме особую знаковость.

Мы не особенно занимаемся раскруткой нашего проекта, хотя нет ничего зазорного в том, чтобы о нем узнала вся страна и вся Русская Православная Церковь. Было бы замечательно, если бы за нами встали какие-то церковные или государственные структуры. Но только без политической возни. От одной крупной партии поступало предложение поддержать нас, но тогда мы должны были бы ехать с флагами этой партии. Но, этой партии не было и в помине, когда наши мужики выходили на фронта Великой Отечественной войны, когда за границу гнали колонны военнопленных и шли эшелоны с угнанными на принудительные работы мирными жителями.

А если бы Вам предложила поддержку партия, которая существовала тогда — сами понимаете, какая?

о. В. Х.: Я понимаю вопрос. Нет, мы бы отказались. Церковный взгляд исключает всякий партийный подход к общественным проблемам, истории и памяти. Для церковного взгляда на народ существуют лишь братья и сестры, нет ни правых, ни левых, ни центристов, ни уклонистов, ни оппортунистов. Поэтому, что касается памяти о войне, то чрезвычайно опасно растаскивать людей по каким-то политическим квартирам. Это искажает общенародную память. Неправильная, бездуховная, партийная интерпретация истории и ведет к тому, что люди вновь и вновь разделяются на лагеря, будучи наследниками одной Победы. Разделяемые узкими партийными взглядами и ценностями россияне готовы биться за интерпретацию войны и ее уроков до крови, забывая, что они — наследники одной победы, что они являются чадами одного, славного своей историей и победами Отечества.

Своими воспоминаниями о работе над фильмом поделился и его режиссер, сотрудник православного телеканала «Союз» Кирилл Хейфец:

Весной 2011 года отец Вячеслав предложил мне поехать с мотопробегом «Мир и память». Первоначальный замысел был такой: сделать акцент на мотоциклистах, поскольку если они уже откликнулись на такой проект, значит, это люди, которые как-то расположены к теме войны и памяти. Но сама тема войны мощнее, чем истории мотоциклистов и отца Вячеслава. И мотоциклисты — это просто участники, на их месте могли бы быть пожарные, студенты, кто угодно. Вот отец Вячеслав искал людей, с которыми можно было бы поехать по этим местам, и нашел их среди байкеров. Так что моей целью не была ломка стереотипов в восприятии байкеров обычными православными христианами.

Снимал я все подряд. Единственное, так как я был не на мотоцикле, а ехал в сопровождающем автобусе, то мы всегда приезжали позже мотоциклистов. И когда я уже монтировал фильм, понял, что у меня нет ни одного кадра, где бы отец Вячеслав или кто-то из них надевает или снимает шлем (смеется — И. Л.). Потому, что мне надо быть уже в автобусе, когда мотоциклисты трогаются, а приезжал я, как уже сказал, позже их.

Фильм «Мир и память» уже показывали на телеканале «Союз», на выставке «Православная Русь» в Манеже.

Каково это — общаться с байкерами?

К. Х.: Байкеры — аудитория контактная, но ей надо соответствовать. Они живут по-своему и по этим признакам они и контачат с другими людьми. В мотоклубы приходят ведь разные люди, но многие там не задерживаются. Причем я думаю, что сами байкеры это не формулируют. В фильм не вошел один эпизод. Во время мотопробега его участники узнали, что их товарищ здесь в России разбился. И отец Вячеслав отслужил панихиду. После этого президент клуба «Hooligans» говорил о том, что мы все не застрахованы, мы все живем до поворота, что там за этим поворотом, покажет только сам поворот. Не скажу, что в этом что-то сродни монашеству, но что-то существенное в этом есть. Это не фатализм, просто люди живут и понимают, что конец непредсказуем и может быть близок.И это не бравада, это было сказано своим, в неформальной обстановке. При этом, я знаю, что Евгений — человек воцерковленный, но внешне он это не особенно показывает. Вообще среди байкеров есть воцерковленные, в этой поездке таких было человек пять.

А как сообщество мотоциклистов в целом воспринимает присутствие священника, богослужения? Как некий бонус к поездке по местам, связанным с их патриотическими чувствами, или как нечто большее?

К. Х.:Конечно, в отце Вячеславе они в первую очередь видят умного, начитанного человека, с которым им интересно. А уже потом, по необходимости обращаются к нему, как к священнику. Вот требы — это, скорее, бонус. Вообще внутри мотосообщества происходит то же, что и везде — одни воцерковляются, другие разочаровываются. И отец Вячеслав говорит, что мотопробег — это не форма церковной работы с мотоциклистами, а форма почитания памяти павших соотечественников. Но что-то вырастает в процессе совместного делания. Возможно, как-то отец Вячеслав имеет в виду и привлечение мотоциклистов к Церкви. Но его способность не давить, не тащить за собой — она и собирает людей. Среди его прихожан ведь есть самые разн

www.pravoslavie.ru

Протоиерей Вячеслав Харинов, настоятель | Храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость»

Настоятель Успенского храма с. Лезье-Сологубовка Кировского р-на Лен. Области (Тихвинская епархия), духовник и преподаватель СПбДА; руководитель сектора сухопутных войск Епархиального отдела по взаимодействию с ВС РФ, член Комиссии по вопросам помилования при Губернаторе Ленинградской области.

Дата рождения: 27.03.1961

Образование: Ленинградский политехнический институт (1984), Университет музыкального искусства (1983), Санкт-Петербургская Духовная семинария (1999), Санкт-Петербургская Духовная академия (2003)

Хиротония: 10.8.1998 (диакон), 22.8.1999 (священник)

В Скорбященском храме: с ноября 2003

Семья: 3 дочери, 2 воспитанницы, 5 внуков

«Крестили меня в раннем детстве на Вологодчине, где священствовал, кстати, и мой двоюродный дед. Религиозное сознание проявилось в пятилетнем возрасте, уже тогда было это ощущение невыразимости высокого образами и словами. В старших классах школы я много занимался музыкой, и один из моих учителей оказался священником. Мы с ним не говорили об этом, но он давал мне книги, я много читал, и таким образом мои занятия музыкой и развитие религиозного сознания шли параллельно. Уже тогда я очень хотел стать священником и мечтал и был готов поступать в семинарию, несмотря на несогласие родителей и на все те сложности, которые бы неминуемо за этим поступлением последовали. Но все планы разрушились вместе со смертью Владыки Никодима, Ректора Семинарии: он был единственным человеком, который реально мог помочь мне преодолеть все внешние преграды, стоявшие между мной и учебой в Духовной школе: нам, ленинградским школьникам, преграждали путь в Семинарию уполномоченные КГБ...

По примеру отца я поступил в Политехнический институт, однако параллельно получал свободную профессию в Университете музыкального искусства. Наличие одновременно инженерного и музыкального образования позволило мне заниматься историей и устройством музыкальных инструментов, и я даже дослужился до старшего научного сотрудника Музея музыкальных инструментов. Работал я также и исполнителем, играл музыку самую разную: старинную, джазовую, позже сотрудничал с рок-музыкантами, когда понял, что только рок-музыканты в нашей стране были настолько свободны, что могли в своем творчестве не врать и не приспосабливаться.

К перестройке все мои друзья разъехались по заграницам, меня тоже пригласили в Париж и Мюнхен, и почти год я работал с лучшими музыкантами Европы. После чего я понял, что нигде кроме России мне не хочется быть, вернулся, стал заниматься церковной благотворительностью, был связан с большой благотворительной организацией, в которой прошел путь от переводчика до директора регионального российского отделения. Было очень много сделано, и в это время возобновились мои связи с Духовной школой.

В какой-то момент преподаватели прямо спросили меня: что с твоей детской мечтой, ты хотел быть священником, хочешь или нет? В то время я уже был взрослым сложившимся человеком, состоявшимся музыкантом, успешным также и на ниве благотворительности (только в больницы города было доставлено более 60т госпитального оборудования), у меня уже было двое детей. Надо было многое из привычных дел оставить, но я сказал, что конечно, хотел и хочу. Начал готовиться, поступил, и учился, бесконечно ценя каждый день и каждый час, проведенный в Духовной школе.

В то время священников не хватало, и мне не раз предлагали рукоположиться и приглашали меня в разные городские приходы. Но я не дерзал. В 1995 году я увидел разрушенный храм в деревне и заболел им, понял, что как-то недостоин золота городских куполов. Храм напомнил мне песню Юрия Шевчука: "Я - церковь без крестов. Лечу, раскинув руки." Начал, поначалу на общественных началах, заниматься его, храма, восстановлением. Отец Василий Стойков, тодашний ректор семинарии, хорошо ко мне относился, мы с ним организовали приходы в Отрадном, в Лезье, во Мге, и немало прослужили вместе. И вот в 1998 я понял, что пора, и был рукоположен, сначала в диакона, через год в священника.

Уже будучи священником, я продолжал учебу в Духовной академии. Впоследствии получил предложение Владыки Амвросия стать духовником и преподавателем, которое воспринял как высокие честь и доверие. Для меня быть причастным к нашей Духовной школе, воспитавшей столько замечательных людей, ученых и пастырей, - огромная привилегия и награда.

Восстановив Лезьенский Успенский храм и развив его в крупнейший миротворческий проект между Россией и Германией, я, по-видимому, хорошо зарекомендовал себя перед Владыкой Митрополитом. Меня, еще молодого священника, ввели в Епархиальный совет, позже сделали благочинным Кировского округа, а также перевели служить и в городе, в Скорбященский храм. Пришлось немало потрудиться: я пришел в практически пустой храм. Прихода нет, иконостаса нет, солеи нет, несколько икон, и все прихрамовые помещения в ужасающем состоянии. За 12 лет приход очень развился, мы занимаемся самой разнообразной деятельностью, и это такая, вероятно, наша общая награда.

Я счастлив быть священником. Я уверен, что из занятий на земле нет ничего выше. Это очень жертвенное служение, необходимо уметь быть всем для всех. Всегда, не уставая. И награда священника в том, чтобы первым - на амбразуру.

www.bcex.ru

Протоиерей Вячеслав Харинов о байкерах и проекте «Мир и память» — Татьянин день

Протоиерей Вячеслав Харинов:Мотоцикл был моим первым транспортным средством — это было в далеком 1982 году. Сначала это был мотоцикл с коляской, потом я коляску отстегнул. В 90-е годы я долго не ездил — мать беспокоилась, умоляла не ездить, ведь мотоциклы были ненадежные, время было неспокойное. Вернулся к мотоциклу где-то около 2000 года. К тому времени я уже сотрудничал с поисковиками, они, некоторым образом, «вывели» меня на мотодвижение.

Вы предложили эту идею, и байкеры восприняли ее благосклонно?

Почему для них бои под Ленинградом — это открытие? Разве у них по-другому преподают историю?

Христианские мотоклубы распространены на Западе?

В российском мотодвижении есть люди, прошедшие войны в Чечне, например?

о. В. Х.:Конечно. Я знаю нескольких таких людей. И как мой отец не любил и не умел говорить о войне, которую он прошел, выйдя из нее покалеченным и с «отважной медалью», — точно так же и эти люди не любят и не могут много говорить о войне. Очень много общего, ветераны войн похожи во всех странах и во всех культурах.

о. В. Х.:Трудно сказать. Основная цель была — сделать репортажный фильм. Хотя бы для себя зафиксировать — потому, что я не уверен, что проеду еще раз по этому маршруту. Маршрутов очень много — и у нас, и в Европе. Но, смонтированный фильм вышел за рамки репортажного, он приобрел собственную художественную концепцию. Мне очень жаль, что он лишился многих не вошедших в него эпизодов, носивших репортажный характер. Режиссер фильма Кирилл Хейфец решил сделать другой акцент, он сделал мое недостоинство героем фильма и попытался через какие-то мои размышления взглянуть на память о войне. Мне польстила высокая оценка, данная этому фильму некоторыми влиятельными лицами — например, один из создателей программы «Взгляд» сказал, что вот такое надо показывать на «Первом канале» в канун 9 мая или 22 июня…

А если бы Вам предложила поддержку партия, которая существовала тогда — сами понимаете, какая?

о. В. Х.:Я понимаю вопрос. Нет, мы бы отказались. Церковный взгляд исключает всякий партийный подход к общественным проблемам, истории и памяти. Для церковного взгляда на народ существуют лишь братья и сестры, нет ни правых, ни левых, ни центристов, ни уклонистов, ни оппортунистов. Поэтому, что касается памяти о войне, то чрезвычайно опасно растаскивать людей по каким-то политическим квартирам. Это искажает общенародную память. Неправильная, бездуховная, партийная интерпретация истории и ведет к тому, что люди вновь и вновь разделяются на лагеря, будучи наследниками одной Победы. Разделяемые узкими партийными взглядами и ценностями россияне готовы биться за интерпретацию войны и ее уроков до крови, забывая, что они — наследники одной победы, что они являются чадами одного, славного своей историей и победами Отечества.

Фильм «Мир и память» уже показывали на телеканале «Союз», на выставке «Православная Русь» в Манеже.

Каково это — общаться с байкерами?

К. Х.:Байкеры — аудитория контактная, но ей надо соответствовать. Они живут по-своему и по этим признакам они и контачат с другими людьми. В мотоклубы приходят ведь разные люди, но многие там не задерживаются. Причем я думаю, что сами байкеры это не формулируют. В фильм не вошел один эпизод. Во время мотопробега его участники узнали, что их товарищ здесь в России разбился. И отец Вячеслав отслужил панихиду. После этого президент клуба «Hooligans» говорил о том, что мы все не застрахованы, мы все живем до поворота, что там за этим поворотом, покажет только сам поворот. Не скажу, что в этом что-то сродни монашеству, но что-то существенное в этом есть. Это не фатализм, просто люди живут и понимают, что конец непредсказуем и может быть близок.И это не бравада, это было сказано своим, в неформальной обстановке. При этом, я знаю, что Евгений — человек воцерковленный, но внешне он это не особенно показывает. Вообще среди байкеров есть воцерковленные, в этой поездке таких было человек пять.

www.taday.ru

Протоиерей Вячеслав Харинов: «Именно после Освенцима нужно говорить о Боге»

Протоиерей Вячеслав Харинов рассказал «НВ» о явлении Богородицы в окопах Сталинграда, христианском примирении и о том, может ли священник быть байкером

Опубликовано в Санкт-Петербургской газете «Невское время» 25 декабря 2012

В начале следующего года исполнится 70 лет окончанию Сталинградской операции, переломной в ходе Великой Отечественной войны. А сегодня 70 лет исполняется другому событию, тоже связанному со Сталинградской битвой. В ночь с 24 на 25 декабря 1942 года, на Рождество по григорианскому стилю, один из солдат окружённой группировки немецких войск, военный врач Курт Ройбер, нарисовал углём на куске карты женщину с ребёнком. Позже этот рисунок получил название «Сталинградская Мадонна» и стал символом христианского примирения между участниками страшной войны. О смысле этого примирения рассказывает протоиерей Вячеслав ХАРИНОВ – настоятель храма Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» в Петербурге и Успенского храма при кладбище немецких солдат в деревне Сологубовка Ленинградской области.

– Отец Вячеслав, когда я беседовал с Николаем Горячкиным – режиссёром фильма о «Сталинградской Мадонне», – он поведал мне о вашем ответе на вопрос: «Можно ли после Освенцима говорить о Боге?» Вы ответили: «Именно после Освенцима нужно говорить только о Боге!»

– На самом деле этот ответ, если я не ошибаюсь, принадлежит одному современному немецкому философу-богослову. Но я полностью разделяю это мнение! Иначе эскалация насилия, греха будет бесконечной. Такое, как Освенцим и Бухенвальд, побеждается только чем-то очень высоким, божественным.

– Но на подсознательном уровне в людях всё равно будут жить воспоминания о том, что ТАКОЕ было.

– На подсознательном уровне это и остаётся как раз в виде любви. К народу, стране, страждущим. Именно потому появилась «Сталинградская Мадонна». Автор иконы – немецкий солдат – был в аду Сталинграда. Он прозрел в русской женщине, укрывающей шалью ребёнка, Божию Матерь и Христа, которые явились в ту ночь этим немцам, сидящим под бомбёжкой в подвале.

– Вы думаете, что эта икона родилась как отрицание зла?

– Безусловно. Как попытка его преодоления. Иначе не было бы надписи «Рождественская ночь», не было бы этих слов «свет», «жизнь», «любовь»… Это ковчег иконы, который хранит и определяет само её содержание.

– Почему этот рисунок назван иконой?

– Икона – в переводе с греческого «образ». Рисунок Ройбера – образ Той, Которую в искусстве называют Мадонной. Вообще, ребёнок на руках – высочайший символ. Мне как-то пришлось на панихиде в Трептов-парке сказать, что люди, не вышедшие из состояния войны, из противостояния, видят в образе советского солдата с ребёнком на руках только политический образ. Но это не так! Пусть даже и изображены конкретный солдат и конкретная девочка – это высочайший образ безопасности, символ покоя, мира, тишины…

– Как в вашу жизнь вошла «Сталинградская Мадонна»?

– Деревянной скульптурой, которую привезли из Германии. Её поставили в крипте – подземелье Успенского храма в Сологубовке. Но ведь и «Сталинградская Мадонна» как рисунок родилась именно в подвале! Один из тех немногих, кто выжил в Сталинграде в таком подвале, где лежали обмороженные, с тяжёлыми видами гангрены безнадёжные раненые, когда приехал в Сологубовку, рыдал под сводами крипты как ребёнок.

– Вы были инициатором восстановления храма в Сологубовке?

– Да, мне посчастливилось этим заниматься. Храм был построен в 1850 году, а восстановлен в современном виде в 2003 году. Я появился там в 1995-м. Тогда ещё не был священником, меня пригласили туда как секретаря приходского собрания. Я занялся храмом – искал средства, какие-то возможности его сохранить. Потом возникли немцы с двумя идеями – проектом немецкого кладбища и… взрывом храма. Он им был не нужен, потому что по плану через него должна была пройти дорога. Я оказался между двух огней. С одной стороны, надо было защитить храм, не дать его взорвать при молчаливом благословении наших бездумных чиновников. С другой стороны, я понимал как христианин, что кладбище нужно было защитить от варваров.

– Останки немецких солдат до сих пор лежат на окрестных полях?

– А куда им деваться-то? Во время войны только вокруг нашего храма захоронили 3500 немцев. Но сколько их ещё, непогребённых… На сборном кладбище Сологубовки сейчас лежит более 50 000 немцев. А рассчитано оно на 85 000 захоронений – это будет самое большое в мире кладбище немецких солдат.

…Я не знаю ничего чудовищнее войны. Вот вам ещё одна ее иллюстрация. В мою родную деревню вернулись с войны два солдата, один из них – мой дальний родственник. Вернулись на радость всем бабам, потому что деревня перестала слышать музыку – все гармонисты ушли на фронт. И тут возвращаются с фронта сразу двое гармонистов. Но – один без правой руки, а другой – без левой. Они садились рядом, тесно прижимаясь друг к другу, плечом к плечу. Брали гармонь, одну на двоих, и раздвигали мехи… Один играл мелодию, а другой давил на басы… Бабы выходили в круг, танцевали, но старались в сторону гармонистов не смотреть. Моя тётка Нина рассказывала – невозможно это было. Как только поворачивали голову в их сторону – начинали реветь, и праздник прекращался.

…Наш современник, митрополит Антоний Сурожский, по-моему, определил войну предельно точно: «Это самая ужасная форма греховной непримиримости человека к человеку». Во время войны этический багаж очень мал. Люди видят раны, кровь, горе, слёзы… И душа загрубляется.

– Проходит точку невозврата…

– Да. В разговоре о проблемах примирения бывших врагов мы должны помнить об этой «точке невозврата». Как-то был я на конференции в Берлине, где присутствовали ветераны с той и с другой стороны. И вот звучат слова: «Война давно окончилась, надо примиряться, друзья уходят, остаются только могилы» – и так далее. И каждый вечер шнапс, каждый вечер пиво. Наши ветераны уж и расслабились, ну а что – все хорошие мужики, и немцы, и русские… И вот – последний день конференции, итоговое коммюнике, некоторые уже торопятся пожать по-доброму руки – за мир, дружбу и примирение – и распроститься.

Вдруг один старик из Белоруссии, который все эти дни не пил и молчал, встаёт и говорит: «Что вы мне тут внушаете? Мне было 16 лет, когда немцы вошли в нашу деревню. И я сам своими глазами видел, как они подбрасывали в воздух наших младенцев и ловили их на свои штыки. Когда нас освободили советские части – мне было уже 18 лет, – я пошёл вместе с ними. И мы дошли до Германии. Мы остановились у концлагеря, но не вошли в него, потому что везде: на заборе, на воротах – были надписи: «Мины». Потом уже мы узнали, что эти объявления развесили ночью наши молоденькие лейтенанты, чтобы мы не вошли и не увидели, что вы там творили с пленными. Да если бы мы увидели то, что вы там делали, мы бы вас всех вырезали! Всех, до одного». Настала гробовая тишина, никто не знал, что делать дальше. Вот вам о точке невозврата… А ведь сколько лет прошло!

– Вы организовали байкерский пробег «Свеча памяти», который прошёл этим летом. Тогда около сотни российских и немецких мотоциклистов выехали из Петербурга к Невскому пятачку и в Сологубовку, чтобы отдать дань памяти погибшим во время боёв под Ленинградом. Как родилась эта идея?

– Однажды я узнал, что один питерский байкерский клуб восстанавливает военную технику – мотоциклы М-72, на которых наши воевали. Байкеры участвовали в исторических реконструкциях. Это тоже форма памятования о войне. До пробега «Свеча памяти», в день начала войны, 22 июня, многие из байкеров самостийно выезжали на Синявинские высоты или ещё куда-нибудь… Однажды я пригласил их на захоронение бойцов. Был октябрь, холодный день, пронизывающий ветер, вообще не мотоциклетная погода – асфальт уже не держал. А они приехали, и я понял, что они абсолютно правильно устроенные люди. Потом я им сказал: «Вы путешествуете по Европе, но там наши лежат, давайте поедем, помянем вместе». Так родилась акция «Мир и память». Потом я познакомился с немецким пастором Матиасом Цирольдом, тоже мотоциклистом. «Свеча памяти» объединила и наших, и немцев.

– Как в одном лице уживается байкер и священнослужитель?

– Церковь не секта и не гетто, она должна быть открыта городу и миру. В байкерской среде я остаюсь священником, меня там называют «отец Вячеслав». Я байкеров крещу, венчаю, крещу их детей. В этих клубах очень талантливые парни – пишут стихи, ставят капустники. А какие они ролики снимают, фильмы! И то, что меня приглашают, узнают, приветствуют, стоит любых разговоров про какие-то там миссионерские победы. Священников на мотоциклах можно встретить, но не всякого байкеры примут. А когда ты с ними ездишь, долго и правильно, вот тогда ты действительно становишься своим. Знаете, политрук, который не ходил с солдатами в бой…

– …рисковал получить пулю в затылок.

– Да. Штабных офицеров, не бывавших на фронтовых позициях, всегда презирали. Так и тут. Не могу быть при штабе, хочу быть с народом, с людьми, которые мне дороги.

Беседовал Владимир Хохлев

справка «нв»

Богородица примирения

«Сталинградская Мадонна» была написана в рождественскую ночь (по григорианскому календарю) с 24 на 25 декабря 1942 года в защищаемом советскими войсками Сталинграде. Находившийся там немецкий военный врач Курт Ройбер, в прошлом бывший священник, а также много учившийся живописи, предчувствовал, что немецкая армия недолго сможет сопротивляться Красной Армии. В то, что ему самому удастся выжить в предстоящей битве и вообще дожить до конца войны, он не верил уже давно. С этими чувствами Ройбер и создал самый знаменитый из своих рисунков.

Основой ему послужила старая географическая карта – художник рисовал углём на её оборотной стороне. Богородица на ней сидит сгорбившись, прижимая к груди младенца Христа и словно бы пытаясь укрыться от всего мира плащом. Вокруг неё сделана надпись по-немецки: «Свет. Жизнь. Любовь. Рождество в котле. Крепость Сталинград».

Ройбер писал свою Мадонну всю ночь, а на следующий день фашистские войска были окончательно окружены. С этого дня ход Великой Отечественной войны резко изменился – была победа в Сталинградской битве и другие выигранные СССР сражения, а потом и окончательная победа над фашизмом.

13 января 1943 года «Сталинградская Мадонна» была вывезена из окружения на последнем самолёте в руках тяжелораненого полковника. В дальнейшем рисунок был передан в церковь Памяти кайзера Вильгельма в Берлине, где находится и сейчас.

Курт Ройбер родился в 1906 году в небольшом немецком городе Касселе. Способности к рисованию проявились у него ещё в детстве, но он поступил на теологический факультет в Марбурге, так как это образование было бесплатным. После учёбы в университете Ройбер брал уроки живописи. В это же время он заинтересовался медициной и, окончив теологический факультет, стал учиться на врача. Ему удалось уделять внимание всем трём любимым делам: первые полдня он работал в больнице, по вечерам читал проповеди в церкви, а в свободное время рисовал пейзажи. В 1939 году его призвали в армию, и он работал в военных поездах-госпиталях. Так он оказался в Сталинграде. После битвы художник был отправлен в лагерь для военнопленных в Елабуге, где умер в 1944 году.

«Сталинградская Мадонна» стала эмблемой отдельного санитарного батальона германского бундесвера. В 1990 году икона была освящена церковными иерархами разных христианских конфессий из трёх европейских городов, сильно пострадавших во время Второй мировой войны: настоятелем англиканского собора в Ковентри, епископом из Берлина и архиепископом Вольским и Саратовским Пименом (Хмелевским). Копия иконы находится в волгоградском католическом храме Святого Николая и широко почитается среди католиков как икона «Дева Мария Примирения».

Татьяна Алексеева

Количество просмотров: 396

hohlev.ru

Вячеслав Харинов: «Я нашел среди байкеров единомышленников»

Протоиерей Вячеслав Харинов, духовник Санкт-Петербургской православной духовной академии, хорошо известен мотодвижению Петербурга. Его проекты, посвященные истории блокады Ленинграда, неизменно привлекают большое количество байкеров. Сегодня отец Вячеслав рассказывает о том, каким образом священнослужение сопрягается с байкерским движением.— Мотоцикл был моим первым транспортным средством — это было в далеком 1982 году. Сначала это был мотоцикл с коляской, потом я коляску отстегнул. В 90е годы я долго не ездил — мать беспокоилась, умоляла не ездить, ведь мотоциклы были ненадежные, время было неспокойное. Вернулся к мотоциклу где-то около 2000 года. К тому времени я уже сотрудничал с поисковиками, они, некоторым образом, «вывели» меня на мотодвижение.

— Что общего у поисковиков и мотоциклистов?— У поисковиков и мотоциклистов оказалось неожиданно много общего: во-первых, это увлеченные своим делом люди, во-вторых, это люди, которые не могут позволить себе какой-то нездоровый образ жизни — в их среде присутствует курение и винопитие, но это, как правило, не принимает болезненные формы. В-третьих, и те, и другие, — патриоты своей страны. Неожиданно для меня, питерское мотодвижение приняло наши инициативы и проекты. И теперь, к моему удивлению, нам даже дают отдельный стенд на ежегодной крупнейшей мотоциклетной выставке. То есть наши проекты — «Свеча Памяти», «Мир и Память», «Защита Колобанова», «Ленинградская Хатынь», «Третье дно» (посвященный подвигу 3-й дивизии народного ополчения) и др. — нашли отклик у мотодвижения. Меня даже приглашают на заседания питерского мотосовета, куда входят только президенты мотоклубов. А это — жесткие парни, которые не очень-то пускают посторонних в свой круг.

— Для Вас это важно – признание байкеров?— Завоевать расположение этих парней почетно — это все достойные люди. Для меня важно донести до мотодвижения те идеи, что не могут не тронуть любого правильно устроенного человека. Идеи любви к своей стране, ее истории, народу и его подвигу. Мне нравятся люди, ездящие на мотоциклах, но мне не нравятся «покатушки» без цели или те мотослеты, которые превращаются в обычные пьянки. Слава Богу, я нашел среди байкеров единомышленников, людей с высокой культурой, со зрелой духовностью, и мне с ними интересно. Мне важна идея поминовения защитников Отечества, и наши поездки для меня — еще один способ увековечить память о них.

— Вы предложили эту идею, и байкеры восприняли ее благосклонно?— Практически сразу. На первый же проект «Свеча Памяти» откликнулось огромное количество народа. Этот мотопробег проходит 22 июня или близко к этому дню. Это — поездка по местам особенно ожесточенных боев за Ленинград — в основном это мое благочиние, Кировский район, самое кровавое место на земле, по статистике необратимых воинских потерь на единицу площади... Мы совершаем церковное и гражданское поминовение на местах боев и воинских захоронений. Едем очень большой колонной, обычно в сопровождении ДПС.

— «Свеча» — самый известный, но не единственный Ваш проект.— Еще есть проект «Ленинградская Хатынь» — это поездка по местам сожженных деревень Ленинградской области. Обычно мы едем летом или осенью, фиксированного дня нет. Таких мест много, в каждом районе области не две-три, а гораздо больше деревень было сожжено. Уже лет пять в начале августа мы совершаем поездку в Карелию — довольно далеко, за Олонец. Там погибла 3-я дивизия народного ополчения. 20 августа мы непременно проводим акцию под названием «Защита Колобанова». Двусмысленное название, которое предполагает, что Зиновий Колобанов защитил Ленинград своим знаменитым танковым боем, и что мы защищаем славное имя Колобанова своей акцией. Параллельно с боем Колобанова мы исследуем историю батальона Петергофского училища погранвойск. Это были опытные ребята, прошедшие боевую подготовку на пограничных заставах, которые несколькими боями задержали взятие гитлеровцами Гатчины, дали возможность вывезти архивы, людей, музейные ценности, раненых. Если бы не эти шестьсот парней — не знаю, как сложилась бы судьба Ленинграда. «Мир и Память» — это большой международный проект, который посвящен нашим соотечественникам, похороненным за пределами нашей страны. Только на территории Германии официально погибли и похоронены 760 тысяч наших соотечественников. Общее количество кладбищ — 3310. Но есть еще Бельгия, Австрия, Франция, Польша, Чехия, Словакия, Латвия, Литва и другие страны. Некоторые места захоронений жертв войны уже уничтожены. Мы не только посещаем памятные места и оставляем там знаки нашего пребывания (венки с триколором, наши вымпелы, наши свечи и наши молитвы), но еще мы открываем забытые страницы истории и популяризируем их. Мы снимаем фильмы, фотографируем, потом проводим встречи, посвященные этим пробегам, на которых сообщаем многое из того, что у нас в России остается неизвестным.

— Во всех этих поездках Вы ведь общаетесь с мотоциклистами достаточно тесно. Это общение носит какой-то миссионерский характер?— Так или иначе, мы все немного меняемся под воздействием друг друга. Я сам меняюсь — после общения с представителями какой-либо субкультуры я начинаю относиться серьезней к тому, что раньше считал несущественным. Но я остаюсь всегда священником. Надеюсь, что ребятам наше общение идет на пользу, что они открывают для себя Церковь, духовные стороны нашей жизни, духовные аспекты той же памяти, истории. Но я не сказал бы, что с поисковиками или с байкерами я миссионерствую. Воспринимаю наше общение как дружбу, причем для меня очень почетную.

— Как Вам это удается?— Я уважаю уставы, политику и символику мотоклубов, исследую эти предметы. Например, многих смущают черепа, кости на байкерских эмблемах и жилетах, а ведь эти изображения имеют глубинные христианские корни (вспомним облачения схимников). Не случайна и воинская символика, нашивки и знаки отличия на мотожилетах. Многие не знают о связи мотодвижения с Мировой войной и ее последствиями, а ведь в той же Америке оно формировалось именно ветеранами войны. Возвращаясь с войны, многие бывшие солдаты были обречены на социальное одиночество и стали объединяться в достаточно независимые, способные за себя постоять сообщества. Этот дух братства, почти фронтового, до сих пор остается, он сближает мотоциклистов всех стран и всех клубов. Его можно сравнивать с той общностью, которая возникает у всех, прошедших войну…

Фото Евгении СЕРКО

www.krongazeta.com

Батюшка-байкер Вячеслав Харинов: «Настоящий путешественник – тот, кто ближе к дороге»

группа ВК «Bedouins MCC мотоклуб г. Санкт-Петербург»

– Вы много лет путешествуете на мотоцикле. Считаете ли вы ваши мотомаршруты паломничеством?

– Все наши поездки на мотоциклах – это паломничество, а ездим мы в основном к местам боев и воинских захоронений. Можно, как это делают многие туристы, сесть в экскурсионный автобус и смотреть по сторонам через стекло. Созерцать, любопытствовать, но внутри не иметь сакрального – того, что табуировано и не девальвируется ни в каких случаях. А можно сесть на байк и подвергнуть себя испытанию. Тогда это становится не просто туризмом, а именно паломничеством, потому что ты пропускаешь через себя и этот путь, и дождь, и ветер. Но главное – ты едешь к святыням. Для меня, помимо религиозных святынь, есть культурные и социальные. Это те самые «отеческие гробы», о которых писал поэт, и они – святыни однозначные, а значит, объекты паломничества.

группа ВК «Свято-Георгиевское Сестричество»

– Вероятно, человек путешествующий, турист далеко не всегда открывает для себя святыни?

– Это непредсказуемо. Ты можешь ехать по Золотому кольцу, зайти в древний храм с барочным иконостасом – и тебя осенит, в какой стране ты живешь, с какой верой и историей. А можно жизнь прожить, так и не осознав этого. Момент сакральности может быть разным. Я, например, никогда не пойду в открытые ходы египетских пирамид, потому что это хоть и сакральное место, святилище, но не моя святыня, не моя традиция. Пирамиды впечатляют, интригуют, но это не мое. Вместе с тем путешествие в Египет позволяет по-особому открыть для себя местных коптов, которые одними из первых в истории человечества приняли христианство и оставили нам в наследство потрясающие памятники письменности и мысли. Оказалось, что они мне очень близки, и я совершал путешествие по пустыне, когда это было возможно, хотя и тогда там уже стояли блокпосты, раздавалась стрельба. К слову, можно считать это примером настоящего паломничества.

– Приходилось ли вам бывать в сербской столице Белграде, на Новом кладбище, где находятся известные мемориальные комплексы и памятники в честь погибших во время Первой и Второй мировых войн?

– Нет, туда мы не добрались. А вот сербы к нам едут… С Балканами связано очень много интересного, и у нас есть большие планы по восстановлению исторических фактов и забытых имен участников Первой мировой. Например, сейчас одна из моих сестер-учениц занимается сбором исторических фактов о воспитанниках Духовной семинарии тех лет: студентах, которые должны были стать священниками, пошли на войну и погибли. Великая Отечественная война не дает нам такого богатого материала – к тому времени духовные школы уже были закрыты, а система духовного образования разрушена. Правда, есть информация о священниках (будущих и в сане), которые уходили на фронт, у меня даже целый музей, посвященный им, образовался. Но Первая мировая в этом смысле – феномен. Она крепко связана с патриотическими чувствами – прямым продолжением религиозных. Места, с ней связанные, безусловно, достойны внимания наших современников, паломников.

– А какие места в Ленобласти, связанные с Великой Отечественной войной, для вас особенно значимы?

– Мы построили Александро-Невский храм в Апраксине (Мгинское городское поселение) в память о погибших в ходе Синявинской наступательной операции. По скромным подсчетам, речь идет о почти 300 тысячах человек. В храме увековечены имена павших. Когда обсуждались вопросы, связанные с его интерьером, я настоял, чтобы внутри все было максимально торжественно и богато: с водопадом иконостаса, лучшими академическими живописными работами, отражающими блеск и роскошь культурной и художественной жизни России, разъясняющими, почему за стенами храма, в ржавой воде Синявинских болот, солдаты считали своим долгом умереть. За что? Именно за такую Россию.

– Рядом с храмом Успения Божией Матери в селе Сологубовка, восстановленным в 2003 году, находится немецкое кладбище. Это тоже история.

– Когда я начал заниматься возрождением обители, еще не знал, что у подножия этого храма лежат около трех тысяч немецких солдат. Мы с мертвыми не воюем. Если совершались военные преступления, то об этом мы говорим. Но по семи правилам милости внешней похоронить усопшего – христианский долг, и призывание милости к падшим – в христианской традиции. Это кладбище – косвенное свидетельство нашей победы, а то, что мы позволили похоронить врагов своих, – свидетельство нашего великодушия. Для нас это не сакральное место, но оно священно для многих немцев. Как-то раз я видел: стоит старик-монах на могиле брата. Выяснилось, что в юности он был праздным гулякой, а брат, который лежит в русской земле, хотел стать священником, но был призван на войну. И тогда гуляка понял, что он должен прожить жизнь и за брата. И вот монах, впервые за долгие годы покинувший свою обитель, поехал в паломничество, чтобы найти эту могилу. Седовласый человек стоял под дождем и плакал, прикасаясь к имени, выбитому на надгробной плите. Война вторгается в жизнь людей, не спрашивая, хотят ли они идти убивать.

Для нас же отеческими гробами остаются захоронения советских солдат в Берлине, Будапеште, других городах. «Как много их, ребят хороших, лежать осталось в темноте...» Это по-настоящему понимает только фронтовик. Мой отец говорил об этом с теми чувствами, на которые, например, я не способен. Он мог говорить, только пропустив рюмочку-другую, о тех, кого оставил на поле боя, не похоронив, потому что сам выползал с оторванной ногой… Теперь захоранивать останки солдат, что до сих пор на полях войны, приходится мне. Я не претендую на высоту тех чувств. Но те истории, которые я слышал от отца, будучи маленьким мальчиком, вошли в мою плоть и кровь, и то, чем я занимаюсь, совершенно не случайно. В известном смысле это ответ на завещание отца.

группа ВК «Свято-Георгиевское Сестричество»,

– Вас называют батюшкой-байкером, и это уже стало штампом. Вас это не задевает?

– В штампах ценности нет – посмотрите на штампованные вещи. Я все равно остаюсь священником. А мотоцикл – это наследие детства в деревне, это, может быть, какие-то древние корни, связанные с паломничеством, рыцарством, верховыми. Это сплав инжиниринга и дизайна, редкостный и красивый. Для меня мотоцикл – средство передвижения, возможность ощущать себя частью пейзажа. Молекулы воды водоемов, пыльца растений, ароматы, ветер, запах самой дороги – всё через тебя проходит.

Как говорят, виноград впитывает в себя не только солнце, но и кровь земли, поэтому вина разнятся по местам произрастания лозы. Разность дорог и стран, их вкус и самобытность по-настоящему ощущает тот, кто максимально приближен к дороге. Конечно, можно и пешком ходить, но тогда мало успеешь. И на скорости интенсивность поглощения выше. На коне тоже можно, но по многим дорогам сейчас на коне не поедешь. И потом я офицер запаса, военный священник, и для меня эти технические средства передвижения не являются чем-то особенным.

группа ВК «Bedouins MCC мотоклуб г. Санкт-Петербург»

Беседовала Евгения Дылева

online47.ru

Протоиерей Вячеслав Харинов

Гость редакции 18 Ноября 2016

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Цветок на русскую могилу

В Петербурге и регионе отца Вячеслава хорошо знают как «поискового батюшку». В культурном центре «Лествица» при церкви на Шпалерной улице, где он служит настоятелем, действует постоянная музейная экспозиция «Неизвестная незаконченная война». Отец Вячеслав считает ее таковой, пока не похоронены все солдаты Великой Отечественной. И неизменно отпевает останки наших бойцов, найденные на полях сражений. Кроме того, будучи байкером с многолетним стажем, организует многочисленные мотопробеги по местам боев - как по территории России, так и за ее пределами. До двадцати в сезон! Уже несколько лет отец Вячеслав является президентом мотоклуба OST MC.

- Отец Вячеслав, что обозначает название клуба?

- Оно отсылает к вражескому плану OST, нацеленному на уничтожение и порабощение народов СССР. Нашивку с надписью OST в квадрате с двойной белой окантовкой на синем фоне нацисты прикрепляли на одежду советским военнопленным, угнанным в плен нашим соотечественникам, остарбайтерам с «восточных территорий». Наш знак повторяет шрифт, окантовку и место ношения этой нашивки...

Вообще в байкерском мире не приняты комплиментарные названия: как тебя воспринимает существующий или возможный оппонент - так ты сам себя и называешь. OST - это восток. Мы люди с востока, и так нас называли враги... Вообще же восток - это сакральное понятие для всех верующих. С востока приходит солнечный свет. Не случайно и алтари храмов ориентированы строго на восток... А МС - это мотоклуб.

- Что же вас объединило?

- Мы занимаемся увековечением памяти защитников Отечества, раскрытием белых пятен истории, прежде всего - Великой Отечественной, посильным участием в поисковой деятельности, патриотическим просвещением.

Мы считаем, что память должна быть живой и конкретной, поэтому выезжаем на места боев и воинских захоронений для церковного и гражданского поминовения. Ухаживаем за военными могилами, часто непаспортизированными и малопосещаемыми. Для всех, кто к нам присоединяется, мы готовим просветительские материалы - буклеты, брошюры. Вокруг нас, особенно если мы едем по области, собираются много людей, и часто наши мотопробеги - это экскурсии с подробным изложением событий на священных для всех нас местах, связанных с героизмом и мужеством предков...

Своими мотопробегами мы привлекли внимание к деревне Большое Заречье в Волосовском районе, которую каратели сожгли в конце октября 1943 года. Наши ежегодные акции - к месту легендарного танкового боя Зиновия Колобанова и сопутствующим боям под Войсковицами (там сражались и петергофские курсанты, и ополченцы), в «Таменгонтскую республику» (это одно из названий Ораниенбаумского плацдарма), в Кобону на Дороге жизни - к храму Николая Чудотворца, где был эвакопункт для ленинградцев. В Карелию - по местам боев 3-й дивизии Народного ополчения.

Ежегодно 22 июня мы проводим акцию «Свеча памяти», отправляемся на Невский пятачок, Ивановский плацдарм и Синявинские высоты. Среди объектов нашего интереса - финская оборонительная линия VT на Карельском перешейке, прорванная нашими войсками в июне 1944 года, подвиги участников «блокадных десантов» - петергофского, стрельнинского, шлиссельбургского...

Одна из самых тяжелых и важных тем для нас - судьбы и мужество наших военнопленных. Эти люди (а их миллионы!) были незаслуженно забыты страной, да и сегодня не поминаются должным образом. А ведь только на территории Ленинградской области врагом были организованы десятки лагерей! Места их до сих пор никак не отмечены, в одном Гатчинском районе в лагерях были уничтожены около 80 тысяч наших пленных! Мы в меру наших сил ведем работу по обозначению этих мест и посещаем их.

Еще один аспект - сохранение памяти о наших воинах, павших в Европе. Начало было положено больше десятка лет назад, когда мы с ветеранами проехали по нашим воинским кладбищам в Германии и призвали тех, кто бывает за границей по самым разным делам, найти время и положить цветы на могилы наших бойцов, волею судьбы оказавшихся похороненными за пределами Отечества. Акция называлась «Цветок на русскую могилу». Увы, тогда этот призыв остался неуслышанным. По сути, его как раз и подхватила наша акция, с которой мы выступаем с 2010 года. Называется она «Мир и память».

- Из ваших слов следует, что эти мотопробеги - полностью общественная инициатива?

- Абсолютно! К нам поступали предложения о поддержке от различных организаций и даже партий, но тогда бы в акциях присутствовала их символика. Мы в этом не нуждаемся.

Наша акция - неполитическая, негосударственная, непартийная. И я, хоть и священнослужитель Русской православной церкви, выступаю в данном случае как обычный гражданин России. Мы берем всех, кто разделяет наши ценности, вне зависимости от конфессии. Каждый из нас едет за свои деньги и в свое свободное время. Я, к примеру, сейчас уже по-другому даже и не представляю свой отпуск.

- Вы постоянно говорите «мы». А мы - это, собственно, кто?

- Мы - это люди самых разных специальностей и занятий. Ваш покорный слуга - настоятель двух храмов (один в Петербурге, другой - в Лезье-Сологубовке в Кировском районе Ленобласти) и преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии. Среди моих коллег по мотоклубу - юрист, военный строитель, врач, моряк, механик, менеджер, предприниматель... В байкерской среде приняты прозвища, ники, условные позывные - мотоклубы ведь организовывались изначально пришедшими с войны солдатами, ветеранами. Часто этот «условный позывной» связан с профессией, занятием человека - Полковник, Доктор, Айтишник, Электроник... Меня знают как отца Вячеслава.

В нашем мотоклубе - люди самого разного уровня достатка, но в поездках мы все равны. И хотя акция «Мир и память» достаточно открытая, мы все-таки широко ее не афишируем. Поскольку поездка сложная, обстоятельства нередко экстремальные. Все строго по расписанию, график четкий, жесткий, подчас спартанские условия. Это вам не веселая туристическая прогулка...

Почему акция проходит именно в виде мотопробега? На проезжающие автобусы люди не обращают особенного внимания, а колонну мотоциклистов заметят всегда. Да, иногда мы становились «возмутителями спокойствия», нас иногда пугались и даже вызывали полицию... Представьте: тихий субботний вечер, в маленький австрийский городок въезжает «банда» на мотоциклах. Но, когда жители увидели, что мы приехали с добрыми намерениями, с цветами, венками и свечами на русские могилы, когда они услышали православное пение, отношение сразу поменялось: нас провожали с улыбками и махали вслед...

Мы поминаем погибших по православному обычаю. Почему? Сохранились учетные карточки военнопленных, в которых есть и графа «вероисповедание». В большинстве значится: «ортодокс» или «православ». Да, наши воины могли быть комсомольцами, людьми новой, советской, генерации, но в плену они себя позиционировали как православные...

В рамках проекта «Мир и память» мы на мотоциклах проехали практически все ближнее и дальнее европейское зарубежье. В одной только Германии три с половиной тысячи наших воинских захоронений! А сколько их еще в Прибалтике, Финляндии, Польше, Голландии, Франции, Бельгии...

- В каком состоянии эти могилы?

- Практически все - в достойном. За ними ухаживают жители, местные власти. Более того, мы сталкивались с ситуацией, что за семьдесят лет после войны известняковые могильные плиты приходят в негодность, и их заменяют. А мастера не знают кириллицы и делают ошибки в буквах, написании имен и фамилий... Но это простительно, ведь сделано с любовью...

Мы поставили перед собой задачу бывать там, где редко ступает нога нашего соотечественника - уехал ли он жить в Европу, является туристом или дипломатом. И в некоторых местах узнаем, что оказываемся практически первыми представителями России, кто поклонился нашим могилам после окончания войны. Вообще наши поездки стали своеобразной народной инспекцией военных захоронений наших соотечественников.

Грустно, что нередко приходится сталкиваться с исторической «забывчивостью». К примеру, это особенно поразило нас в приграничном с Россией латвийском городе Резекне, больше половины жителей которого говорят по-русски. Но ни один из тех, кого мы спрашивали на улице, ничего не знал о том, что во время войны в самом центре их города был лагерь наших военнопленных. А ведь там погибли не менее 30 тысяч человек...

«Ах да, какие-то плиты у нас в парке стоят!» - наконец-то вспомнил кто-то. И мы находим их - небольшой холм (скорее всего, могильник) в зарослях шиповника. И вот мы стоим посреди парка, служим панихиду, и местные жители, русские, смотрят на нас с изумлением. Пожилые люди, которые прожили всю жизнь в этом городе, ничего не знают о том, что произошло здесь всего семьдесят лет назад. Не могу понять - как так, откуда такое беспамятство?

И в то же время есть удивительные факты, связанные с отношением к нашим могилам далеко от России. Останавливаемся однажды на ночлег в одной немецкой деревушке. «У нас тоже в деревне русский пленный захоронен», - говорят нам местные жители и ведут к местной церквушке. Могила - прямо у алтарной стены, вся в цветах. «Кто он, как его звали?» - «Неизвестно, знаем только, что военнопленный, работал у нас в деревне во время войны». - «А цветы откуда?» - «Так это наши женщины ухаживают за могилой уже много лет». Вот вам пример - простые деревенские жители, а какое отношение!..

- Маршруты каждый год разные?

- Да, хотя есть места, куда мы возвращаемся снова и снова. Несколько лет подряд наш путь в Германии проходил через маленькую деревню около города Хаммельна. Горные луга, поля, коровы пасутся, идиллия... И возле дороги - русская могила. Мы ее долго искали - история похороненного в ней человека нас просто потрясла. Фамилия и имя его известны - Александр Непомнящий, учитель из Москвы.

В апреле 1945 года его отправили сюда с группой немецких саперов, получивших приказ взорвать мост. И этот русский солдат, пробывший в плену уже не один месяц, но не сломленный, не сдавшийся, в глаза немцам сказал: «Зачем подрывать мост, который много веков служил людям? И вам, и войне все равно уже конец. Не сегодня - завтра здесь будут русские или американцы». На беду пленного, один из солдат вермахта понимал по-русски и слово в слово перевел то, что сказал пленный. Его речь расценили как открытый мятеж, бунт. Русского тут же отвели в сторону и расстреляли...

Подробности этого эпизода выяснил местный учитель господин Бернхард. Он добился, чтобы местный муниципалитет обеспечил постоянный уход за могилой.

К сожалению, тема героизма наших военнопленных до сих пор остается в тени. Многие ли у нас знают про массовый побег наших пленных из лагеря Маутхаузен в Германии в январе 1945 года? В этом лагере смерти был отдельный 20-й блок - тюрьма в тюрьме - для наших, советских, офицеров. В основном для тех, кто уже пытался бежать. И они подняли бунт! Часть погибли во время боя в лагере, часть все-таки смогли вырваться. Они пытались укрыться в ближайших окрестностях. А там вокруг - маленькие деревни и хутора...

Нацисты даже не пытались ловить пленных: они просто объявили операцию «охота на зайцев». Заявили жителям, что из лагеря сбежали опасные преступники, «недочеловеки», и местным бауэрам предложили самим разобраться с ними. И те ловили бежавших пленных в стогах сена, в амбарах, резали ножами, кололи вилами, стреляли по ним из ружей. Творилось какое-то безумие!

Все сведения стекались в штаб. Счет убитых пленных нацисты вели в специальной тетрадке. По «четверкам». То есть ставили четыре вертикальные палочки и перечеркивали их горизонтальной чертой. Затем - следующие четыре... Всего - 419 перечеркнутых «палочек». Именно они теперь высечены на мемориале в деревне Рид-ин-дер-Ридмаркт. И только несколько палочек, в самом конце, остались незачеркнутыми: это пленные, которые выжили. Их, рискуя жизнью, спасла на своем хуторе австрийская женщина...

Мы побывали в тех местах и поминали наших героев. Ведь вы только задумайтесь, какая у них была фантастическая сила духа! Ни пытки, ни голод, ни каторжные работы, ни адские условия содержания не ломали наших людей. Несмотря ни на что, они сохраняли чувство человеческого достоинства...

Есть совершенно неожиданные страницы истории, которые, казалось бы, совсем забыты. К примеру, в этом году мы побывали в Германии на границе с Данией. Там проходила «Фризийская стена» (Фризия - старое название Дании) - оборонительные укрепления, которые весной 1944 года наши военнопленные строили по приказу нацистов. Следы концлагерей остались до сих пор.

- Что там можно увидеть?

- Например, мощенную булыжником дорогу к лагерной кухне. А посреди лагеря - металлический наконечник пожарного рукава - брандспойт. Он остроугольный, и на него сажали в знак наказания за любые провинности - как на кол. Это орудие экзекуции стоит на том самом месте до сих пор, хотя прошло уже больше семидесяти лет... Это производит очень сильное впечатление.

Один из памятников, напоминающий о существовавшем некогда концлагере «Фризийской стены», возникает внезапно, на обочине дороги, среди кустов и деревьев: имитация колючей проволоки в несколько рядов, и через нее смотрят полумеханизмы-полулюди, собранные из огромных болтов и шайб...

Но вообще наша акция - скорее миротворческая, она со временем стала гораздо шире, чем «цветок на русскую могилу». Мы поминаем всех невинных жертв войны и воспринимаем ее как трагедию для всех. «Солдатские могилы - лучшие проповедники мира», - сказал Альберт Швейцер, нобелевский лауреат. И у нас хватает сочувствия, боли и понимания на всех, что мы не делим жертв на «своих» и «чужих». Например, несколько раз, путешествуя по Германии, мы посещали кладбище в Гамбурге, где захоронены мирные жители, погибшие в 1943 - 1945 годах в результате бомбардировок союзников. Это своеобразная «гамбургская Пискаревка».

Во время поездки по Нормандии мы были на местах высадки союзников в июне 1944 года - там, где они штурмовали укрепленный врагом берег. И я скажу, нам есть чему поучиться в плане культуры памяти и поминовения. На морском берегу в Нормандии, где они высаживались, вы не увидите ни одного шезлонга, там запрещены купания. Там просто никто не смеет появиться в купальном костюме - это священное место воинского подвига. Это здорово действует и заставляет задуматься.

- ...И было бы хорошим уроком для тех, кто не отказывает себе в удовольствии устроить пикничок с шашлыками на том же Невском пятачке...

- Не то слово! Точно так же, к примеру, есть определенные ограничения по поведению в курортной зоне в Германии в земле Шлезвиг-Гольштейн - недалеко от того места, где 3 мая 1945 года в Балтийском море случилась трагедия с лайнером «Кап Аркона».

Уверен, мало кто слышал об этой истории. Нацисты загнали на лайнер и другие корабли узников концлагерей. А английские летчики разбомбили эту флотилию, полагая, что суда перевозят офицеров СС, бегущих в Норвегию.

Всего в тот день на кораблях «Кап Аркона», «Штильбек» и «Афина» погибли около семи тысяч пленных. Крупнейшая морская катастрофа и трагедия в истории человечества за несколько дней до Победы! Доктор Ланге, исследователь и научный сотрудник музея «Кап Арконы», доказывает, что нацисты намеренно заминировали лайнер перед выходом в море, специально выставили его на рейд и спровоцировали союзников на его атаку с воздуха. На всех этих кораблях были наши соотечественники, мы помянули их, и теперь на мемориале, посвященном им, есть и наш венок с российским триколором...

- В своих поездках по Европе вы поддерживаете контакты с официальными российскими представителями?

- Да, бывали случаи, когда мы давали сигналы сотрудникам наших консульств, и те брали на заметку забытые могилы и мемориалы. Помогают нам и служители православной церкви из зарубежных приходов. Но ни тех ни других просто не хватает...

Да к тому же всплывают и другие проблемы, которые пока не имеют решения. К примеру, немецкая сторона ухаживает за нашими воинскими захоронениями во исполнение международного договора, подписанного между Россией и Германией в 1992 году. Но он касается только могил, появившихся не позже мая 1945 года. А дальше что? Как быть с захоронениями военнослужащих Западной группы войск в бывшем ГДР?

Несколько гектаров наших могил под Дрезденом не защищены никаким законом. Сегодня уход за ними - жест доброй воли со стороны тех, кто хорошо относится к России. Но там закон превыше всего, и если могилу 25 лет никто не посещает, ее сносят, обелиск превращают в каменную гальку, которой устилают дорожки... Заслуживают ли наши соотечественники такого забвения?

Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 216 (5833) от 18.11.2016.