«Представление» И. Бродский. Входит пушкин в летном шлеме в тонких пальцах папироса


«Представление» И. Бродский - читать, анализ стихотворения

«Представление» Иосиф Бродский

Михаилу Николаеву

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!Эта местность мне знакома, как окраина Китая!Эта личность мне знакома! Знак допроса вместотела.Многоточие шинели. Вместо мозга — запятая.Вместо горла — темный вечер. Вместо буркал — знакделенья.Вот и вышел человечек, представитель населенья.Вот и вышел гражданин,достающий из штанин.

«А почем та радиола?»«Кто такой Савонарола?»«Вероятно, сокращенье».«Где сортир, прошу прощенья?»

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах —папироса.В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.И нарезанные косо, как полтавская, колесас выковыренным под Гдовом пальцем стрелочникажироможивляют скатерть снега, полустанки и развилкиобдавая содержимым опрокинутой бутылки.Прячась в логово своеволки воют «E-мое».

«Жизнь — она как лотерея».«Вышла замуж за еврея».«Довели страну до ручки».«Дай червонец до получки».

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним —меццо-сопрано.В продуктовом — кот наплакал; бродят крысы,бакалея.Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюкахиз баранапревращается в тирана на трибуне мавзолея.Говорят лихие люди, что внутри, разочарованпод конец, как фиш на блюде, труп лежитнафарширован.Хорошо, утратив речь,Встать с винтовкой гроб стеречь.

«Не смотри в глаза мне, дева:все равно пойдешь налево».«У попа была собака».«Оба умерли от рака».

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду — ЯснаяПоляна.(Бродят парубки с ножами, пахнет шипромс комсомолом.)Он — предшественник Тарзана: самописка —как лиана,взад-вперед летают ядра над французскимчастоколом.Се — великий сын России, хоть и правящего класса!Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.Чудо-юдо: нежный графПревратился в книжный шкаф!

«Приучил ее к минету».«Что за шум, а драки нету?»«Крыл последними словами».«Кто последний? Я за вами».

Входит пара Александров под конвоем Николаши.Говорят «Какая лажа» или «Сладкое повидло».По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.Размышляя о причале, по волнам плывет «Аврора»,чтобы выпалить в начале непрерывного террора.Ой ты, участь корабля:скажешь «пли!» — ответят «бля!»

«Сочетался с нею браком».«Все равно поставлю раком».«Эх, Цусима-Хиросима!Жить совсем невыносимо».

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечутв рощах.Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.Лучший вид на этот город — если сестьв бомбардировщик.Глянь — набрякшие, как вата из нескромныяложбины,размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.Ветер свищет. Выпь кричит.Дятел ворону стучит.

«Говорят, открылся Пленум».«Врезал ей меж глаз поленом».«Над арабской мирной хатойгордо реет жид пархатый».

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышлассора.Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,и дымящаяся трубка… Так, по мысли режиссера,и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.Друг-кунак вонзает клыкв недоеденный шашлык.

«Ты смотрел Дерсу Узала?»«Я тебе не все сказала».«Раз чучмек, то верит в Будду».«Сукой будешь?» «Сукой буду».

Входит с криком Заграница, с запрещеннымполушарьеми с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,Придирается к закону, кипятится из-за пошлин,восклицая: «Как живете!» И смущают глянцем плотиРафаэль с Буанаротти — ни черта на обороте.Пролетарии всех странМаршируют в ресторан.

«В этих шкарах ты как янки».«Я сломал ее по пьянке».«Был всю жизнь простым рабочим».«Между прочим, все мы дрочим».

Входят Мысли О Грядущем, в гимнастеркахцвета хаки.Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.Они пляшут и танцуют: «Мы вояки-забияки!Русский с немцем лягут рядом; например,под Сталинградом».И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.В Министерстве Обороны громко каркают вороны.Входишь в спальню — вот те на:на подушке — ордена.

«Где яйцо, там — сковородка».«Говорят, что скоро водкаснова будет по рублю».«Мам, я папу не люблю».

Входит некто православный, говорит: «Теперь я —главный.У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю.Хуже порчи и лишая — мыслей западных зараза.Пой, гармошка, заглушая саксофон — исчадьеджаза».И лобзают образас плачем жертвы обреза…

«Мне — бифштекс по-режиссерски».«Бурлаки в Североморскетянут крейсер бечевой,исхудав от лучевой».

Входят Мысли О Минувшем, все одеты как попало,с предпочтеньем к чернобурым. На классическойлатынии вполголоса по-русски произносят: «Все пропало,а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.Но — не хватит алфавита. И младенец в колыбели,слыша «баюшки-баю»,отвечает: «мать твою!»».

«Влез рукой в шахну, знакомясь».«Подмахну — и в Сочи». «Помесьлейкоцита с антрацитомназывается Коцитом».

Входят строем пионеры, кто — с моделью из фанеры,кто — с написанным вручную содержательнымдоносом.С того света, как химеры, палачи-пенсионерыодобрительно кивают им, задорным и курносым,что врубают «Русский бальный» и вбегают в избук тятевыгнать тятю из двуспальной, где их сделали,кровати.Что попишешь? Молодежь.Не задушишь, не убьешь.

«Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду».«Я с ним рядом срать не сяду».«А моя, как та мадонна,не желает без гондона».

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале,в которомвзвод берез идет вприсядку, первой скрипке корчарожи.Пылкий мэтр с воображеньем, распаленнымгренадером,только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косаяс голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:«Инвалид, а инвалид.У меня внутри болит».

«Ляжем в гроб, хоть час не пробил!»«Это — сука или кобель?»«Склока следствия с причинойпрекращается с кончиной».

Входит Мусор с криком: «Хватит!» Прокурор скулуквадратит.Дверь в пещеру гражданина не нуждается в «сезаме».То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачкукатит,обливаясь щедрым недрам в масть кристальнымислезами.И за смертною чертою, лунным блеском залитою,челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.Знать, надолго хватит жилтех, кто головы сложил.

«Хата есть, да лень тащиться».«Я не блядь, а крановщица».«Жизнь возникла как привычкараньше куры и яичка».

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!Взвиться соколом под купол! Сократитьсяв аскарида!Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.Бо, пространство экономя, как отлиться в формумассе,кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?Эх, даешь простор степнойбез реакции цепной!

«Дайте срок без приговора!»«Кто кричит: «Держите вора!»? »«Рисовала член в тетради».«Отпустите, Христа ради».

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнегоубранства.Исключив сердцебиенье — этот лепет я в кавычках —ощущенье, будто вычтен Лобачевскийиз пространства.Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех,кто умер,кто пророс густой травой.Впрочем, это не впервой.

«От любви бывают дети.Ты теперь один на свете.Помнишь песню, что, бывало,я в потемках напевала?

Это — кошка, это — мышка.Это — лагерь, это — вышка.Это — время тихой сапойубивает маму с папой».

«Представление» И. А. Бродского – уникальное явление в русской поэзии. Эта поэма была написана в 1986 году. Читатель возвышенный и привыкший к изящному языку, вероятно, встретив в ней обсценную лексику, может усомниться оскорбиться и прекратить чтение. Однако делать этого не стоит, поскольку поэма представляет собой произведение исключительной художественной ценности.

Сначала рассмотрим структуру поэмы. Произведение состоит из 16 строф. Строфа в свою очередь представляет собой сложный комплекс из нескольких частей: сначала идут 4 длинные строки, рифмующиеся перекрёстно, потом ещё две длинные строки с парной рифмой, за ними – две короткие строки с той же рифмовкой. Затем следует ещё одно четверостишие с парной рифмой. Таким образом, общая схема строфы выглядит так: abab cc dd eeff. Исключение – последняя строфа, включающая в себя два коротких четверостишия. Стихотворный размер напоминает многостопный хорей.

Что касается содержания стихотворения, то для его подробного анализа потребуется немало времени, так как поэту удалось вписать в него множество явлений, типажей и вещей в гиперболизированных сатирических образах и метафорах.

Поэма построена в виде сценария пьесы. Почти каждая строфа начинается с анафоры «Входит…», и читатель видит, как по очереди на сцене появляются известные персонажи и разыгрывают свою роль. Стремительно меняются декорации, в которых читатель или зритель этого безумного фарса узнаёт просторы покинутой Бродским России. Где-то из-за кулис слышится нестройный хор массовки, которая изображает голос народа – неприличные выкрики и шепотки.

Главные приёмы, которые Иосиф Александрович использует в этом произведении, – гипербола и метафора. Вот как, например, поэт рисует гротескный образ чинуши в первой строфе:…Знак допроса вместо тела.Многоточие шинели. Вместо мозга — запятая.Вместо горла — темный вечер. Вместо буркал – знак деленья.

Мы видим полностью обезличенное существо, напоминающее пустой костюм в одном из эпизодов романа «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова.

Метафоры служат для ироничного упоминания известных читателю персонажей. В следующем образе легко угадывается фигура В. И. Ленина в Мавзолее:Говорят лихие люди, что внутри, разочарованпод конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован.

Различные исторические деятели в этой поэме приобретают черты преувеличенно комичные. Но это горькая ирония. Действительно, тяжело видеть как, например, произведения великого писателя превращаются в предмет мебели («нежный граф превратился в книжный шкаф…»). Страшно понимать, что в руках спесивых бюрократов оказалось опаснейшее оружие («Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом. Они пляшут и танцуют…»). Подобных отсылок к историческим реалиям ещё много в тексте поэмы.

Может быть, это произведение слишком жестоко высмеивает обстановку в России конца XX века. Однако, в этом заключается его цель – привлечь внимание к проблемам, чтобы найти их решение. Пусть для этого применяются хулиганские выходки, грубые словечки и оскорбительные образы. Поэт выступает как зеркало, показывая, пусть и преувеличенно, недостатки общества в надежде, что они будут исправлены.

pishi-stihi.ru

Представление — Бродский Иосиф Александрович

Михаилу Николаеву Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела! Эта местность мне знакома, как окраина Китая! Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела. Многоточие шинели. Вместо мозга -- запятая. Вместо горла -- темный вечер. Вместо буркал -- знак деленья. Вот и вышел человечек, представитель населенья. Вот и вышел гражданин, достающий из штанин. "А почем та радиола?" "Кто такой Савонарола?" "Вероятно, сокращенье". "Где сортир, прошу прощенья?" Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах -- папироса. В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром. И нарезанные косо, как полтавская, колеса с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жиром оживляют скатерть снега, полустанки и развилки обдавая содержимым опрокинутой бутылки. Прячась в логово свое волки воют "і-мое". "Жизнь -- она как лотерея". "Вышла замуж за еврея". "Довели страну до ручки". "Дай червонец до получки". Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним -- меццо-сопрано. В продуктовом -- кот наплакал; бродят крысы, бакалея. Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана превращается в тирана на трибуне мавзолея. Говорят лихие люди, что внутри, разочарован под конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован. Хорошо, утратив речь, встать с винтовкой гроб стеречь. "Не смотри в глаза мне, дева: все равно пойдешь налево". "У попа была собака". "Оба умерли от рака". Входит Лев Толстой в пижаме, всюду -- Ясная Поляна. (Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.) Он -- предшественник Тарзана: самописка -- как лиана, взад-вперед летают ядра над французским частоколом. Се -- великий сын России, хоть и правящего класса! Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо. Чудо-юдо: нежный граф превратился в книжный шкаф! "Приучил ее к минету". "Что за шум, а драки нету?" "Крыл последними словами". "Кто последний? Я за вами". Входит пара Александров под конвоем Николаши. Говорят "Какая лажа" или "Сладкое повидло". По Европе бродят нары в тщетных поисках параши, натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло. Размышляя о причале, по волнам плывет "Аврора", чтобы выпалить в начале непрерывного террора. Ой ты, участь корабля: скажешь "пли!" -- ответят "бля!" "Сочетался с нею браком". "Все равно поставлю раком". "Эх, Цусима-Хиросима! Жить совсем невыносимо". Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах. Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины. Лучший вид на этот город -- если сесть в бомбардировщик. Глянь -- набрякшие, как вата из нескромныя ложбины, размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре. Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре. Ветер свищет. Выпь кричит. Дятел ворону стучит. "Говорят, открылся Пленум". "Врезал ей меж глаз поленом". "Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый". Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора. Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку, и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера, и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку. И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле. Из коричневого глаза бьет ключом Напареули. Друг-кунак вонзает клык в недоеденный шашлык. "Ты смотрел Дерсу Узала?" "Я тебе не все сказала". "Раз чучмек, то верит в Будду". "Сукой будешь?" "Сукой буду". Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьем и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен. Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем, придирается к закону, кипятится из-за пошлин, восклицая: "Как живете!" И смущают глянцем плоти Рафаэль с Буонаротти -- ни черта на обороте. Пролетарии всех стран Маршируют в ресторан. "В этих шкарах ты как янки". "Я сломал ее по пьянке". "Был всю жизнь простым рабочим". "Между прочим, все мы дрочим". Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки. Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом. Они пляшут и танцуют: "Мы вояки-забияки! Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом". И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны. В Министерстве Обороны громко каркают вороны. Входишь в спальню -- вот те на: на подушке -- ордена. "Где яйцо, там -- сковородка". "Говорят, что скоро водка снова будет по рублю". "Мам, я папу не люблю". Входит некто православный, говорит: "Теперь я -- главный. У меня в душе Жар-птица и тоска по государю. Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной. Дайте мне перекреститься, а не то -- в лицо ударю. Хуже порчи и лишая -- мыслей западных зараза. Пой, гармошка, заглушая саксофон -- исчадье джаза". И лобзают образа с плачем жертвы обреза... "Мне -- бифштекс по-режиссерски". "Бурлаки в Североморске тянут крейсер бечевой, исхудав от лучевой". Входят Мысли о Минувшем, все одеты как попало, с предпочтеньем к чернобурым. На классической латыни и вполголоса по-русски произносят: "Все пропало, а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни; б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели. Но -- не хватит алфавита. И младенец в колыбели, слыша "баюшки-баю", отвечает: "мать твою!" ". "Влез рукой в шахну, знакомясь". "Подмахну -- и в Сочи". "Помесь лейкоцита с антрацитом называется Коцитом". Входят строем пионеры, кто -- с моделью из фанеры, кто -- с написанным вручную содержательным доносом. С того света, как химеры, палачи-пенсионеры одобрительно кивают им, задорным и курносым, что врубают "Русский бальный" и вбегают в избу к тяте выгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати. Что попишешь? Молодежь. Не задушишь, не убьешь. "Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду". "Я с ним рядом срать не сяду". "А моя, как та мадонна, не желает без гондона". Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в котором взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи. Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером, только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи. Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая: "Инвалид, а инвалид. У меня внутри болит". "Ляжем в гроб, хоть час не пробил!" "Это -- сука или кобель?" "Склока следствия с причиной прекращается с кончиной". Входит Мусор с криком: "Хватит!" Прокурор скулу квадратит. Дверь в пещеру гражданина не нуждается в "сезаме". То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит, обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами. И за смертною чертою, лунным блеском залитою, челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою. Знать, надолго хватит жил тех, кто головы сложил. "Хата есть, да лень тащиться". "Я не блядь, а крановщица". "Жизнь возникла как привычка раньше куры и яичка". Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену! Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида! Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену, хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида. Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе, кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе? Эх, даешь простор степной без реакции цепной! "Дайте срок без приговора!" "Кто кричит: "Держите вора!"?" "Рисовала член в тетради". "Отпустите, Христа ради". Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках. Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства. Исключив сердцебиенье -- этот лепет я в кавычках -- ощущенье, будто вычтен Лобачевский из пространства. Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер. Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер, кто пророс густой травой. Впрочем, это не впервой. "От любви бывают дети. Ты теперь один на свете. Помнишь песню, что, бывало, я в потемках напевала? Это -- кошка, это -- мышка. Это -- лагерь, это -- вышка. Это -- время тихой сапой убивает маму с папой". 1986

scanpoetry.ru

Иосиф Бродский - Представление: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

Михаилу Николаеву

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!Эта местность мне знакома, как окраина Китая!Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела.Многоточие шинели. Вместо мозга — запятая.Вместо горла — темный вечер. Вместо буркал — знак деленья.Вот и вышел человечек, представитель населенья.

Вот и вышел гражданин,достающий из штанин.

‘А почем та радиола?’‘Кто такой Савонарола?’‘Вероятно, сокращенье’.‘Где сортир, прошу прощенья?’

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах — папироса.В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.И нарезанные косо, как полтавская, колесас выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жироможивляют скатерть снега, полустанки и развилкиобдавая содержимым опрокинутой бутылки.

Прячась в логово своеволки воют ‘і-мое’.

‘Жизнь — она как лотерея’.‘Вышла замуж за еврея’.‘Довели страну до ручки’.‘Дай червонец до получки’.

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним — меццо-сопрано.В продуктовом — кот наплакал; бродят крысы, бакалея.Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из баранапревращается в тирана на трибуне мавзолея.Говорят лихие люди, что внутри, разочарованпод конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован.

Хорошо, утратив речь,встать с винтовкой гроб стеречь.

‘Не смотри в глаза мне, дева:все равно пойдешь налево’.‘У попа была собака’.‘Оба умерли от рака’.

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду — Ясная Поляна.(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.)Он — предшественник Тарзана: самописка — как лиана,взад-вперед летают ядра над французским частоколом.Се — великий сын России, хоть и правящего класса!Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.

Чудо-юдо: нежный графпревратился в книжный шкаф!

‘Приучил ее к минету’.‘Что за шум, а драки нету?’‘Крыл последними словами’.‘Кто последний? Я за вами’.

Входит пара Александров под конвоем Николаши.Говорят ‘Какая лажа’ или ‘Сладкое повидло’.По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.Размышляя о причале, по волнам плывет ‘Аврора’,чтобы выпалить в начале непрерывного террора.

Ой ты, участь корабля:скажешь ‘пли!’ — ответят ‘бля!’

‘Сочетался с нею браком’.‘Все равно поставлю раком’.‘Эх, Цусима-Хиросима!Жить совсем невыносимо’.

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах.Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик.Глянь — набрякшие, как вата из нескромныя ложбины,размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.

Ветер свищет. Выпь кричит.Дятел ворону стучит.

‘Говорят, открылся Пленум’.‘Врезал ей меж глаз поленом’.‘Над арабской мирной хатойгордо реет жид пархатый’.

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора.Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,и дымящаяся трубка… Так, по мысли режиссера,и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.

Друг-кунак вонзает клыкв недоеденный шашлык.

‘Ты смотрел Дерсу Узала?’‘Я тебе не все сказала’.‘Раз чучмек, то верит в Будду’.‘Сукой будешь?’ ‘Сукой буду’.

Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьеми с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,придирается к закону, кипятится из-за пошлин,восклицая: ‘Как живете!’ И смущают глянцем плотиРафаэль с Буонаротти — ни черта на обороте.

Пролетарии всех странМаршируют в ресторан.

‘В этих шкарах ты как янки’.‘Я сломал ее по пьянке’.‘Был всю жизнь простым рабочим’.‘Между прочим, все мы дрочим’.

Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки.Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.Они пляшут и танцуют: ‘Мы вояки-забияки!Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом’.И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.В Министерстве Обороны громко каркают вороны.

Входишь в спальню — вот те на:на подушке — ордена.

‘Где яйцо, там — сковородка’.‘Говорят, что скоро водкаснова будет по рублю’.‘Мам, я папу не люблю’.

Входит некто православный, говорит: ‘Теперь я — главный.У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю.Хуже порчи и лишая — мыслей западных зараза.Пой, гармошка, заглушая саксофон — исчадье джаза’.

И лобзают образас плачем жертвы обреза…

‘Мне — бифштекс по-режиссерски’.‘Бурлаки в Североморскетянут крейсер бечевой,исхудав от лучевой’.

Входят Мысли о Минувшем, все одеты как попало,с предпочтеньем к чернобурым. На классической латынии вполголоса по-русски произносят: ‘Все пропало,а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.Но — не хватит алфавита. И младенец в колыбели,

слыша ‘баюшки-баю’,отвечает: ‘мать твою!’ ‘.

‘Влез рукой в шахну, знакомясь’.‘Подмахну — и в Сочи’. ‘Помесьлейкоцита с антрацитомназывается Коцитом’.

Входят строем пионеры, кто — с моделью из фанеры,кто — с написанным вручную содержательным доносом.С того света, как химеры, палачи-пенсионерыодобрительно кивают им, задорным и курносым,что врубают ‘Русский бальный’ и вбегают в избу к тятевыгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати.

Что попишешь? Молодежь.Не задушишь, не убьешь.

‘Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду’.‘Я с ним рядом срать не сяду’.‘А моя, как та мадонна,не желает без гондона’.

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в которомвзвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи.Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером,только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косаяс голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:

‘Инвалид, а инвалид.У меня внутри болит’.

‘Ляжем в гроб, хоть час не пробил!’‘Это — сука или кобель?’‘Склока следствия с причинойпрекращается с кончиной’.

Входит Мусор с криком: ‘Хватит!’ Прокурор скулу квадратит.Дверь в пещеру гражданина не нуждается в ‘сезаме’.То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит,обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами.И за смертною чертою, лунным блеском залитою,челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.

Знать, надолго хватит жилтех, кто головы сложил.

‘Хата есть, да лень тащиться’.‘Я не блядь, а крановщица’.‘Жизнь возникла как привычкараньше куры и яичка’.

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида!Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе,кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?

Эх, даешь простор степнойбез реакции цепной!

‘Дайте срок без приговора!’‘Кто кричит: ‘Держите вора!’?’‘Рисовала член в тетради’.‘Отпустите, Христа ради’.

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства.Исключив сердцебиенье — этот лепет я в кавычках —ощущенье, будто вычтен Лобачевский из пространства.Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер,

кто пророс густой травой.Впрочем, это не впервой.

‘От любви бывают дети.Ты теперь один на свете.Помнишь песню, что, бывало,я в потемках напевала?

Это — кошка, это — мышка.Это — лагерь, это — вышка.Это — время тихой сапойубивает маму с папой’.

Читать стих поэта Иосиф Бродский — Представление на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.

rustih.ru

Иосиф Бродский - Представление

Михаилу Николаеву Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела! Эта местность мне знакома, как окраина Китая! Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела. Многоточие шинели. Вместо мозга – запятая. Вместо горла – темный вечер. Вместо буркал – знак деленья. Вот и вышел человечек, представитель населенья. Вот и вышел гражданин, достающий из штанин. «А почем та радиола?» «Кто такой Савонарола?» «Вероятно, сокращенье». «Где сортир, прошу прощенья?» Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах – папироса. В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром. И нарезанные косо, как полтавская, колеса с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жиром оживляют скатерть снега, полустанки и развилки обдавая содержимым опрокинутой бутылки. Прячась в логово свое волки воют «і-мое». «Жизнь – она как лотерея». «Вышла замуж за еврея». «Довели страну до ручки». «Дай червонец до получки». Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним – меццо-сопрано. В продуктовом – кот наплакал; бродят крысы, бакалея. Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана превращается в тирана на трибуне мавзолея. Говорят лихие люди, что внутри, разочарован под конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован. Хорошо, утратив речь, встать с винтовкой гроб стеречь. «Не смотри в глаза мне, дева: все равно пойдешь налево». «У попа была собака». «Оба умерли от рака». Входит Лев Толстой в пижаме, всюду – Ясная Поляна. (Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.) Он – предшественник Тарзана: самописка – как лиана, взад-вперед летают ядра над французским частоколом. Се – великий сын России, хоть и правящего класса! Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо. Чудо-юдо: нежный граф превратился в книжный шкаф! «Приучил ее к минету». «Что за шум, а драки нету?» «Крыл последними словами». «Кто последний? Я за вами». Входит пара Александров под конвоем Николаши. Говорят «Какая лажа» или «Сладкое повидло». По Европе бродят нары в тщетных поисках параши, натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло. Размышляя о причале, по волнам плывет «Аврора», чтобы выпалить в начале непрерывного террора. Ой ты, участь корабля: скажешь «пли!» – ответят «бля!» «Сочетался с нею браком». «Все равно поставлю раком». «Эх, Цусима-Хиросима! Жить совсем невыносимо». Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах. Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины. Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик. Глянь – набрякшие, как вата из нескромныя ложбины, размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре. Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре. Ветер свищет. Выпь кричит. Дятел ворону стучит. «Говорят, открылся Пленум». «Врезал ей меж глаз поленом». «Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый». Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора. Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку, и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера, и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку. И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле. Из коричневого глаза бьет ключом Напареули. Друг-кунак вонзает клык в недоеденный шашлык. «Ты смотрел Дерсу Узала?» «Я тебе не все сказала». «Раз чучмек, то верит в Будду». «Сукой будешь?» «Сукой буду». Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьем и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен. Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем, придирается к закону, кипятится из-за пошлин, восклицая: «Как живете!» И смущают глянцем плоти Рафаэль с Буонаротти – ни черта на обороте. Пролетарии всех стран Маршируют в ресторан. «В этих шкарах ты как янки». «Я сломал ее по пьянке». «Был всю жизнь простым рабочим». «Между прочим, все мы дрочим». Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки. Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом. Они пляшут и танцуют: «Мы вояки-забияки! Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом». И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны. В Министерстве Обороны громко каркают вороны. Входишь в спальню – вот те на: на подушке – ордена. «Где яйцо, там – сковородка». «Говорят, что скоро водка снова будет по рублю». «Мам, я папу не люблю». Входит некто православный, говорит: «Теперь я – главный. У меня в душе Жар-птица и тоска по государю. Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной. Дайте мне перекреститься, а не то – в лицо ударю. Хуже порчи и лишая – мыслей западных зараза. Пой, гармошка, заглушая саксофон – исчадье джаза». И лобзают образа с плачем жертвы обреза... «Мне – бифштекс по-режиссерски». «Бурлаки в Североморске тянут крейсер бечевой, исхудав от лучевой». Входят Мысли о Минувшем, все одеты как попало, с предпочтеньем к чернобурым. На классической латыни и вполголоса по-русски произносят: «Все пропало, а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни; б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели. Но – не хватит алфавита. И младенец в колыбели, слыша «баюшки-баю», отвечает: «мать твою!» «. «Влез рукой в шахну, знакомясь». «Подмахну – и в Сочи». «Помесь лейкоцита с антрацитом называется Коцитом». Входят строем пионеры, кто – с моделью из фанеры, кто – с написанным вручную содержательным доносом. С того света, как химеры, палачи-пенсионеры одобрительно кивают им, задорным и курносым, что врубают «Русский бальный» и вбегают в избу к тяте выгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати. Что попишешь? Молодежь. Не задушишь, не убьешь. «Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду». «Я с ним рядом срать не сяду». «А моя, как та мадонна, не желает без гондона». Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в котором взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи. Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером, только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи. Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая: «Инвалид, а инвалид. У меня внутри болит». «Ляжем в гроб, хоть час не пробил!» «Это – сука или кобель?» «Склока следствия с причиной прекращается с кончиной». Входит Мусор с криком: «Хватит!» Прокурор скулу квадратит. Дверь в пещеру гражданина не нуждается в «сезаме». То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит, обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами. И за смертною чертою, лунным блеском залитою, челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою. Знать, надолго хватит жил тех, кто головы сложил. «Хата есть, да лень тащиться». «Я не блядь, а крановщица». «Жизнь возникла как привычка раньше куры и яичка». Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену! Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида! Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену, хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида. Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе, кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе? Эх, даешь простор степной без реакции цепной! «Дайте срок без приговора!» «Кто кричит: «Держите вора!»?» «Рисовала член в тетради». «Отпустите, Христа ради». Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках. Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства. Исключив сердцебиенье – этот лепет я в кавычках – ощущенье, будто вычтен Лобачевский из пространства. Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер. Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер, кто пророс густой травой. Впрочем, это не впервой. «От любви бывают дети. Ты теперь один на свете. Помнишь песню, что, бывало, я в потемках напевала? Это – кошка, это – мышка. Это – лагерь, это – вышка. Это – время тихой сапой убивает маму с папой». 1986

Рекомендуем стихи Иосифа Бродского

45parallel.net

Представление - Бродский Иосиф

Михаилу Николаеву

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела! Эта местность мне знакома, как окраина Китая! Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела. Многоточие шинели. Вместо мозга -- запятая. Вместо горла -- темный вечер. Вместо буркал -- знак деленья. Вот и вышел человечек, представитель населенья.

Вот и вышел гражданин, достающий из штанин.

'А почем та радиола?' 'Кто такой Савонарола?' 'Вероятно, сокращенье'. 'Где сортир, прошу прощенья?'

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах -- папироса. В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром. И нарезанные косо, как полтавская, колеса с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жиром оживляют скатерть снега, полустанки и развилки обдавая содержимым опрокинутой бутылки.

Прячась в логово свое волки воют 'і-мое'.

'Жизнь -- она как лотерея'. 'Вышла замуж за еврея'. 'Довели страну до ручки'. 'Дай червонец до получки'.

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним -- меццо-сопрано. В продуктовом -- кот наплакал; бродят крысы, бакалея. Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана превращается в тирана на трибуне мавзолея. Говорят лихие люди, что внутри, разочарован под конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован.

Хорошо, утратив речь, встать с винтовкой гроб стеречь.

'Не смотри в глаза мне, дева: все равно пойдешь налево'. 'У попа была собака'. 'Оба умерли от рака'.

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду -- Ясная Поляна. (Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.) Он -- предшественник Тарзана: самописка -- как лиана, взад-вперед летают ядра над французским частоколом. Се -- великий сын России, хоть и правящего класса! Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.

Чудо-юдо: нежный граф превратился в книжный шкаф!

'Приучил ее к минету'. 'Что за шум, а драки нету?' 'Крыл последними словами'. 'Кто последний? Я за вами'.

Входит пара Александров под конвоем Николаши. Говорят 'Какая лажа' или 'Сладкое повидло'. По Европе бродят нары в тщетных поисках параши, натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло. Размышляя о причале, по волнам плывет 'Аврора', чтобы выпалить в начале непрерывного террора.

Ой ты, участь корабля: скажешь 'пли!' -- ответят 'бля!'

'Сочетался с нею браком'. 'Все равно поставлю раком'. 'Эх, Цусима-Хиросима! Жить совсем невыносимо'.

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах. Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины. Лучший вид на этот город -- если сесть в бомбардировщик. Глянь -- набрякшие, как вата из нескромныя ложбины, размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре. Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.

Ветер свищет. Выпь кричит. Дятел ворону стучит.

'Говорят, открылся Пленум'. 'Врезал ей меж глаз поленом'. 'Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый'.

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора. Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку, и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера, и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку. И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле. Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.

Друг-кунак вонзает клык в недоеденный шашлык.

'Ты смотрел Дерсу Узала?' 'Я тебе не все сказала'. 'Раз чучмек, то верит в Будду'. 'Сукой будешь?' 'Сукой буду'.

Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьем и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен. Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем, придирается к закону, кипятится из-за пошлин, восклицая: 'Как живете!' И смущают глянцем плоти Рафаэль с Буонаротти -- ни черта на обороте.

Пролетарии всех стран Маршируют в ресторан.

'В этих шкарах ты как янки'. 'Я сломал ее по пьянке'. 'Был всю жизнь простым рабочим'. 'Между прочим, все мы дрочим'.

Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки. Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом. Они пляшут и танцуют: 'Мы вояки-забияки! Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом'. И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны. В Министерстве Обороны громко каркают вороны.

Входишь в спальню -- вот те на: на подушке -- ордена.

'Где яйцо, там -- сковородка'. 'Говорят, что скоро водка снова будет по рублю'. 'Мам, я папу не люблю'.

Входит некто православный, говорит: 'Теперь я -- главный. У меня в душе Жар-птица и тоска по государю. Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной. Дайте мне перекреститься, а не то -- в лицо ударю. Хуже порчи и лишая -- мыслей западных зараза. Пой, гармошка, заглушая саксофон -- исчадье джаза'.

И лобзают образа с плачем жертвы обреза...

'Мне -- бифштекс по-режиссерски'. 'Бурлаки в Североморске тянут крейсер бечевой, исхудав от лучевой'.

Входят Мысли о Минувшем, все одеты как попало, с предпочтеньем к чернобурым. На классической латыни и вполголоса по-русски произносят: 'Все пропало, а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни; б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели. Но -- не хватит алфавита. И младенец в колыбели,

слыша 'баюшки-баю', отвечает: 'мать твою!' '.

'Влез рукой в шахну, знакомясь'. 'Подмахну -- и в Сочи'. 'Помесь лейкоцита с антрацитом называется Коцитом'.

Входят строем пионеры, кто -- с моделью из фанеры, кто -- с написанным вручную содержательным доносом. С того света, как химеры, палачи-пенсионеры одобрительно кивают им, задорным и курносым, что врубают 'Русский бальный' и вбегают в избу к тяте выгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати.

Что попишешь? Молодежь. Не задушишь, не убьешь.

'Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду'. 'Я с ним рядом срать не сяду'. 'А моя, как та мадонна, не желает без гондона'.

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в котором взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи. Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером, только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи. Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:

'Инвалид, а инвалид. У меня внутри болит'.

'Ляжем в гроб, хоть час не пробил!' 'Это -- сука или кобель?' 'Склока следствия с причиной прекращается с кончиной'.

Входит Мусор с криком: 'Хватит!' Прокурор скулу квадратит. Дверь в пещеру гражданина не нуждается в 'сезаме'. То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит, обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами. И за смертною чертою, лунным блеском залитою, челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.

Знать, надолго хватит жил тех, кто головы сложил.

'Хата есть, да лень тащиться'. 'Я не блядь, а крановщица'. 'Жизнь возникла как привычка раньше куры и яичка'.

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену! Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида! Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену, хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида. Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе, кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?

Эх, даешь простор степной без реакции цепной!

'Дайте срок без приговора!' 'Кто кричит: 'Держите вора!'?' 'Рисовала член в тетради'. 'Отпустите, Христа ради'.

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках. Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства. Исключив сердцебиенье -- этот лепет я в кавычках -- ощущенье, будто вычтен Лобачевский из пространства. Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер. Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер,

кто пророс густой травой. Впрочем, это не впервой.

'От любви бывают дети. Ты теперь один на свете. Помнишь песню, что, бывало, я в потемках напевала?

Это -- кошка, это -- мышка. Это -- лагерь, это -- вышка. Это -- время тихой сапой убивает маму с папой'.

1986

stih.pro

Представление.(И.Бродский) - Читальня

Вещи и люди насокружают. И те,и эти терзают глаз.Лучше жить в темноте.Я сижу на скамьев парке, глядя воследпроходящей семье.Мне опротивел свет.Это январь. Зима.Согласно календарю.Когда опротивеет тьма,тогда я заговорю.2Пора. Я готов начать.Неважно, с чего. Открытьрот. Я могу молчать.Но лучше мне говорить.О чем? О днях, о ночах,Или же ≈ ничего.Или же о вещах.О вещах, а не олюдях. Они умрут.Все. Я тоже умру.Это бесплодный труд.Как п'исать на ветру.3Кровь моя холодна.Холод ее лютейреки, промерзшей до дна.Я не люблю людей.Внешность их не по мне.Лицами их привитк жизни какой-то не-покидаемый вид.Что-то в их лицах есть,что противно уму.Что выражает лестьнеизвестно кому.4Вещи приятней. В нихнет ни зла, ни добравнешне. А если вникв них ≈ и внутри нутра.Внутри у предметов ≈ пыль.Прах. Древоточец-жук.Стенки. Сухой мотыль.Неудобно для рук.Пыль. И включенный светтолько пыль озарит.Даже если предметгерметично закрыт.5Старый буфет извнетак же, как изнутри,напоминает мнеНотр-Дам де Пари.В недрах буфета тьма.Швабра, епитрахильпыль не сотрут. Самавещь, как правило, пыльне тщится перебороть,не напрягает бровь.Ибо пыль ≈ это плотьвремени; плоть и кровь.6Последнее время ясплю среди бела дня.Видимо, смерть мояиспытывает меня,поднося, хоть дышу,зеркало мне ко рту, ≈как я переношунебытие на свету.Я неподвижен. Двабедра холодны, как лед.Венозная синевамрамором отдает.7Преподнося сюрпризсуммой своих углов,вещь выпадает изнашего мира слов.Вещь не стоит. И недвижется. Это ≈ бред.Вещь есть пространство, внекоего вещи нет.Вещь можно грохнуть, сжечь,распотрошить, сломать.Бросить. При этом вещьне крикнет: ╚Ебена мать!╩8Дерево. Тень. Земля.Под деревом из корнейцепкие вензеля.Глина. Гряда камней.Корни. Их переплет.Камень, чей личный грузосвобождает отданной системы уз.Он неподвижен. Нисдвинуть, ни унести.Тень. Человек в тени,словно рыба в сети.9Вещь. Коричневый цветвещи. Чей контур стерт.Сумерки. Больше нетничего. Натюрморт.Смерть придет и найдеттело, чья гладь визитсмерти, точно приходженщины, отразит.Это абсурд, вранье:череп, скелет, коса.╚Смерть придет, у неебудут твои глаза╩.10Мать говорит Христу:≈ Ты мой сын или мойБог? Ты прибит к кресту.Как я пойду домой?Как ступлю на порог,не узнав, не решив:ты мой сын или Бог?То есть, мертв или жив? ≈Он говорит в ответ:≈ Мертвый или живой,разницы, жено, нет.Сын или Бог, я твой.1971

foren.germany.ru

«Представление» - Иосиф Бродский

Михаилу Николаеву

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!Эта местность мне знакома, как окраина Китая!Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела.Многоточие шинели. Вместо мозга – запятая.Вместо горла – темный вечер. Вместо буркал – знак деленья.Вот и вышел человечек, представитель населенья.

Вот и вышел гражданин,достающий из штанин.

«А почем та радиола?»«Кто такой Савонарола?»«Вероятно, сокращенье».«Где сортир, прошу прощенья?»

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах – папироса.В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.И нарезанные косо, как полтавская, колесас выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жироможивляют скатерть снега, полустанки и развилкиобдавая содержимым опрокинутой бутылки.

Прячась в логово своеволки воют «і-мое».

«Жизнь – она как лотерея».«Вышла замуж за еврея».«Довели страну до ручки».«Дай червонец до получки».

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним – меццо-сопрано.В продуктовом – кот наплакал; бродят крысы, бакалея.Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из баранапревращается в тирана на трибуне мавзолея.Говорят лихие люди, что внутри, разочарованпод конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован.

Хорошо, утратив речь,встать с винтовкой гроб стеречь.

«Не смотри в глаза мне, дева:все равно пойдешь налево».«У попа была собака».«Оба умерли от рака».

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду – Ясная Поляна.(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.)Он – предшественник Тарзана: самописка – как лиана,взад-вперед летают ядра над французским частоколом.Се – великий сын России, хоть и правящего класса!Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.

Чудо-юдо: нежный графпревратился в книжный шкаф!

«Приучил ее к минету».«Что за шум, а драки нету?»«Крыл последними словами».«Кто последний? Я за вами».

Входит пара Александров под конвоем Николаши.Говорят «Какая лажа» или «Сладкое повидло».По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.Размышляя о причале, по волнам плывет «Аврора»,чтобы выпалить в начале непрерывного террора.

Ой ты, участь корабля:скажешь «пли!» – ответят «бля!»

«Сочетался с нею браком».«Все равно поставлю раком».«Эх, Цусима-Хиросима!Жить совсем невыносимо».

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах.Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик.Глянь – набрякшие, как вата из нескромныя ложбины,размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.

Ветер свищет. Выпь кричит.Дятел ворону стучит.

«Говорят, открылся Пленум».«Врезал ей меж глаз поленом».«Над арабской мирной хатойгордо реет жид пархатый».

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора.Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,и дымящаяся трубка… Так, по мысли режиссера,и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.

Друг-кунак вонзает клыкв недоеденный шашлык.

«Ты смотрел Дерсу Узала?»«Я тебе не все сказала».«Раз чучмек, то верит в Будду».«Сукой будешь?» «Сукой буду».

Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьеми с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,придирается к закону, кипятится из-за пошлин,восклицая: «Как живете!» И смущают глянцем плотиРафаэль с Буонаротти – ни черта на обороте.

Пролетарии всех странМаршируют в ресторан.

«В этих шкарах ты как янки».«Я сломал ее по пьянке».«Был всю жизнь простым рабочим».«Между прочим, все мы дрочим».

Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки.Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.Они пляшут и танцуют: «Мы вояки-забияки!Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом».И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.В Министерстве Обороны громко каркают вороны.

Входишь в спальню – вот те на:на подушке – ордена.

«Где яйцо, там – сковородка».«Говорят, что скоро водкаснова будет по рублю».«Мам, я папу не люблю».

Входит некто православный, говорит: «Теперь я – главный.У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.Дайте мне перекреститься, а не то – в лицо ударю.Хуже порчи и лишая – мыслей западных зараза.Пой, гармошка, заглушая саксофон – исчадье джаза».

И лобзают образас плачем жертвы обреза…

«Мне – бифштекс по-режиссерски».«Бурлаки в Североморскетянут крейсер бечевой,исхудав от лучевой».

Входят Мысли о Минувшем, все одеты как попало,с предпочтеньем к чернобурым. На классической латынии вполголоса по-русски произносят: «Все пропало,а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.Но – не хватит алфавита. И младенец в колыбели,

слыша «баюшки-баю»,отвечает: «мать твою!» «.

«Влез рукой в шахну, знакомясь».«Подмахну – и в Сочи». «Помесьлейкоцита с антрацитомназывается Коцитом».

Входят строем пионеры, кто – с моделью из фанеры,кто – с написанным вручную содержательным доносом.С того света, как химеры, палачи-пенсионерыодобрительно кивают им, задорным и курносым,что врубают «Русский бальный» и вбегают в избу к тятевыгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати.

Что попишешь? Молодежь.Не задушишь, не убьешь.

«Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду».«Я с ним рядом срать не сяду».«А моя, как та мадонна,не желает без гондона».

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в которомвзвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи.Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером,только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косаяс голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:

«Инвалид, а инвалид.У меня внутри болит».

«Ляжем в гроб, хоть час не пробил!»«Это – сука или кобель?»«Склока следствия с причинойпрекращается с кончиной».

Входит Мусор с криком: «Хватит!» Прокурор скулу квадратит.Дверь в пещеру гражданина не нуждается в «сезаме».То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит,обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами.И за смертною чертою, лунным блеском залитою,челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.

Знать, надолго хватит жилтех, кто головы сложил.

«Хата есть, да лень тащиться».«Я не блядь, а крановщица».«Жизнь возникла как привычкараньше куры и яичка».

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида!Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе,кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?

Эх, даешь простор степнойбез реакции цепной!

«Дайте срок без приговора!»«Кто кричит: „Держите вора!“?»«Рисовала член в тетради».«Отпустите, Христа ради».

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства.Исключив сердцебиенье – этот лепет я в кавычках —ощущенье, будто вычтен Лобачевский из пространства.Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер,

кто пророс густой травой.Впрочем, это не впервой.

«От любви бывают дети.Ты теперь один на свете.Помнишь песню, что, бывало,я в потемках напевала?

Это – кошка, это – мышка.Это – лагерь, это – вышка.Это – время тихой сапойубивает маму с папой».

1986

brodskiy.su