Содержание
Креатифф о Тесее и Минотавре — Журнальный зал
Ультрафикшн в эпоху искусства избытка
Виктор Пелевин. Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре. —
М.: Открытый Мир, 2005.
Новый роман Виктора Пелевина создавался в рамках международного литературного проекта “Мифы”, где предлагалось написать произведение на сюжет какого-либо мифа. Пелевин выбрал миф о лабиринте, естественно. Почему “естественно”? Этот образ-символ, среди множества толкований которого есть и родной Пелевину постмодернизм, позволил писателю проявить самые характерные стороны своего дарования.
Постмодернизм — это прежде всего игра. В последнее время становится все более понятным, что игра не имеет окончания. Однажды осознав себя игроками, мы впустили постмодернизм в быт, в повседневность, в человеческие отношения. Постмодернизм стал неотъемлемой частью и способом самовыражения целого поколения людей, а через него передается следующим.
Те, кто родился раньше, пророчат скорую смерть этого паразита и воскрешение прежнего “чистого искусства” (термин здесь — в значении искусства честного, неигрового), потому что нельзя же все время играть… Но постмодернизм поставил под серьезное сомнение привычное пространство жизни. И текста. Настал постмодернизм — как единственно возможный творческий метод и как форма существования, как тип общественного сознания и как способ индивидуального осмысления действительности. Все главные приемы постмодернизма — интертекстуальность, соотнесенность с современностью, симуляция, ерничанье — воплощены Пелевиным в “Шлеме ужаса” с тонким чутьем современного мастера.
На сюжетном уровне лабиринт в романе — это метафора Сети. Но сюжетная метафора имеет с идейной общую грань. “Эпоха технической воспроизводимости”, которую в 30-е годы ХХ века Вальтер Беньямин осознал смыслопорождающей, и создала это техническое чудо — Интернет, или новейшее метафизическое пространство, где можно пробродить всю жизнь.
Постмодернизм и Интернет стерли границы между людьми творящими и воспринимающими текст. Все пишут, все читают. Ощутимый в 90-х культурный вакуум сегодня трудно вспомнить — предложение текстов намного превышает спрос. Качество этих текстов определяется самим их избытком — оно может быть каким угодно. Но качество не определяет судьбу текста в постмодернистской ситуации, которая и расцвела сегодняшним искусством избытка, самым пышным цветком которого стала сетература.
Как известно, самосознание определенной общности людей отражается в языке. Национальное самосознание, например. Что за новый человек выглядит так: “прусь”, “ржукакконь”, “прямо в моск”?.. Неограниченность текстового пространства ведет к экономии времени, мыслей, эмоций, языковых средств — онлайновое общение ограничивается набором языковых штампов. А также графических: “смайлик”, амплитуда смысла которого колеблется от “мне смешно” до “я разделяю твою позицию”; противоположный символ — антисмайл, вариации: “дабл-смайл”, “подмигивание” и т.
п. Такой виртуальный язык отражает цельное сознание человека, полностью перешедшего в сетевое пространство и живущего там — честно, непосредственно, реалистично. И создающего свою реалистическую литературу, которая на самом деле является литературой ультрафикшн, так как использует формулы и категории нереального, вымышленного мира. Пелевин пользуется всем обширным графическим инструментарием интернет-чатов: “смайлики”, “антисмайлики”, доллары, латиница, совмещение кириллицы и латиницы, намеренно ошибочная орфография… Кстати, и “национальное” самоопределение виртуалов в его тексте зафиксировано:
Nutscracker
Про Слива тоже нельзя сказать, что он ошибки делает. Просто он пишет по-албански.
Organizm(-:
По-албански?
Nutscracker
Кажется, так это называется у сетевых эстетов. По албанским стилистическим принципам нельзя два раза одинаково писать одно и то же слово.
Иначе сошлют в Бобруйск.
Итак, восемь человек, не знакомые друг с другом, неожиданно для себя оказываются запертыми в одиночных камерах, где только компьютер с интернет-чатом, в котором есть только они. Собственно, в форме чата и написан роман. Герои могут выходить из своих комнат, однако неизбежно должны возвращаться обратно, так как за их дверями простирается непроходимый лабиринт, где существует постоянная опасность встречи с Минотавром. Постепенно, в ходе интерактивного общения найдя множество ни к чему не ведущих теорий лабиринта, узники сходятся на одной точке зрения: раз есть Минотавр, значит, есть и Тесей, который должен за ними прийти. Но как его распознать, и когда он придет, и где прячется Минотавр (не один ли из них?) — вот основные переживания, мучающие героев. Отчасти справиться с этими и другими вопросами помогает им Ариадна, такая же пленница лабиринта, имеющая, правда, одно отличие от остальных: ей снятся сны, которые разъясняют многие неясности.
По крайней мере, на короткое время у всех создается ощущение, будто что-то начинает проясняться.
Ариадна (точнее, женщина, которая невольно играет роль Ариадны) — единственный персонаж из мифа. Тесей (или тот, кто выдает себя за Тесея) появляется в тексте всего один раз, довольно нелепым образом, а “Минотавр” — постоянная тема общения. Его существование в тексте гипервиртуально. Минотавр, как и Тесей, — плод фантазии узников-юзеров; это, соответственно, вирус и антивирус, первый из которых разрушает виртуальную реальность (для наших героев — единственно существующую), а второй противостоит этому.
Один из главных мотивов романа — свобода выбора — воплощается именно в Ариадне. По мифу, как раз благодаря ей Тесей вывел пленников из лабиринта. Поэтому в романе Ариадне снятся сны-сноски, где она встречается с карликами, которые являются единственными реальными организаторами (модераторами) интерактивного лабиринта. Выбор, который предлагает Ариадна, — остаться в лабиринте и вечно бояться встречи с Минотавром или же отказаться от своего запутанного и многоликого “Я” и выйти из лабиринта.
Кстати, раз уж мы заговорили о пояснениях, надо сказать, что мотив сноски, “звездочки” — символичный для постмодернизма вообще — воплощен здесь в образе Минотавра, который никогда не появляется, но в то же время, — “это все, что перед нами и внутри нас, особенно “перед” и “внутри””. Сноска обычно нужна для того, чтобы растолковать темное место в тексте. Астерий появляется в жизни персонажей затем, чтобы каждый из них разобрался в себе — вирус, “отрубающий” компьютер, возвращает юзера в реальную действительность. Недаром в тексте так много латыни, непонятных терминов, средневековых эмблем, иными словами — всего, что требует сноски. Каждый из героев, пытаясь осмыслить ситуацию, в которой он оказался, начинает оперировать намеренно усложненными категориями, ни о чем не говорящими сравнениями. И никому, кроме Монстрадамуса, Ариадны и Слива, не приходит в голову, что они оказались в этом лабиринте для того, чтобы постичь самих себя, пройти свой внутренний лабиринт.
Минотавр и лабиринт — всего лишь средства для выявления личности.
Говорить об аллюзиях в постмодернистском тексте — дело неблагодарное, да и бессмысленное. Аллюзии, реминисценции, ассоциации здесь на каждом шагу и выполняют не смысловую, а игровую функцию. Guardian Unlimited — “беспредельный сторож”, Ариадна — крем “Ariadna’s milk”, Ромео и Изольда — каждая из ассоциаций в отдельности не несет смысловой нагрузки, но все вместе они составляют бесконечный лабиринт сформировавшихся за многие века смысловых ходов. Кстати, сам лабиринт все пленники представляют себе по-разному. Более того, у каждого за дверью камеры простирается свой лабиринт, олицетворяющий подсознание каждого героя. У кого-то вместо лабиринта — “халадильник синьки”, у кого-то — мягкая постель, у кого-то тупик, в конце которого — пистолет с одним патроном. Лабиринт — это продукт “шлема ужаса” — некоего виртуального шлема, надетого на сознание всех героев, вернее, как выясняется в конце, — одного героя.
Это Слив мыслит всех остальных, да еще и не догадывается об этом. Думается, нет смысла искать подтекст в описании конструкции “шлема ужаса”. Она дается в тексте для убедительности игры.
В конце романа Пелевин, как и всегда, низвергает все созданные им же ценности, обесценивает свою художественную мысль. Лабиринт оказывается чьей-то иллюзией, и этот кто-то — опять же чья-то иллюзия. Тот, в воображении кого все это происходило, не знал, что все это совершалось только с ним… Нет никакой свободы выбора, вся жизнь — запрограммированный лабиринт. А еще — поезд под названием “Желтая стрела”. Или государство “Внутренняя Монголия”. А мы — безвольные насекомые, возделывающие навозный шарик “Йа”. Или передвигающие курсор мыши на дисплее…
Стас Ефросинин
Виктор Пелевин. Шлем ужаса. Креатифф о Тесее и Минотавре
Оригинал взят у postmodernism в Виктор Пелевин. Шлем ужаса. Креатифф о Тесее и Минотавре
М.
: ЭКСМО, 2015
Ещё один великолепный миф
«Шлем ужаса» считается пьесой, но написан в форме чата, здесь нет никакого авторского текста, только реплики общающихся по локальной сети пользователей с никами авторов. То есть — сплошняком прямая речь, это и роднит данное произведение с пьесами, но в отличие от них, в «Шлеме» нет даже ремарок с описанием обстановки или характеристикой персонажей. О себе каждый персонаж рассказывает сам, и читателю остаётся самому решать (как и собеседникам рассказчика), верить ему или нет.
В принципе, уже можно вести речь отдельно о подобном литературном жанре (или поджанре), который условно назовём «чат». До книги Пелевина я читал ещё одно произведение, целиком состоящее из прямой речи – это роман «Очередь» Сорокина, написанный ещё в 1983 году. В нём персонажей вообще не было, вернее был один – безликая очередь, а сам текст складывался из обрывков разговоров, краем уха услышанных фраз, ругани, междометий и восклицаний, произносимых стоящими людьми в очереди.
Интересно, что в 2008-м Владимир Георгиевич написал некое подобие ремейка этого своего романа – одноимённый рассказ, вошедший в сборник «Сахарный Кремль». Но обе «Очереди» предполагают, что прямая речь произносится персонажами, а «Шлем ужаса» изначально произведение текстовое, поскольку чат (во всяком случае, так было во время написания, в 2005-м) не предполагает звучания (что, впрочем, не помешало выпустить шикарную аудиокнигу-спектакль, в котором заняты актёры и различные медийные личности: Леонид Володарский, Мария Голубкина, Алексей Колган, Сергей Фролов, Рафаэль Сафин, Тина Канделаки, Юлия Рутберг, Николай Фоменко, Александр Ф. Скляр). Позднее, кстати, появился ещё один рассказ-чат «В хорошие руки» (2009), написанный Анной Старобинец. Это всё к вопросу о жанре, возвращаемся к «Шлему».
Для узнаваемости и привлечения внимания я слямзил заголовок для отзыва у Роберта Асприна, хотя было бы более точным обозвать данный текст «Ещё одна великолепная интерпретация известного мифа».
Но и это не совсем точно, поскольку Пелевин, несмотря на то, что действительно своеобразно интерпретировал древнегреческий миф о Минотавре, но не сделал эту интерпретацию в прямом смысле новой и оригинальной. Рассказал он Тесее-Ариадно-Минотаврическую историю, конечно, очень по-своему, но необычным это будет только для тех, кто не знаком с творчеством Виктора Олеговича, для поклонников писателя данная пьеса является всего лишь ещё одним кирпичиком (далеко не самым значимым и внушительным) в великой пелевинской стене, отгораживающей реальность от её собственного отсутствия.
Взаимно скрывающееся друг в друге Ничто (находящееся везде) и Всё (берущееся из ниоткуда), Никогда и Всегда, Нигде и Везде – это можно назвать основным метафизическим дискурсом всех произведений Виктора Олеговича. В каких-то его книгах рассуждений на эту тему больше, в каких-то – меньше, но всегда они лишь оттеняют сюжет, являясь фоном, на котором и рисуется полотно. В «Шлеме ужаса» кроме этих рассуждений нет больше ничего, разложившись на девять фейков, пустота рассуждает сама с собой о своей собственной природе, не давая при этом себе осознать свою суть, чтобы не стать великим ничто.
Надо отметить, что на протяжении всего творчества Пелевин подобным образом сохраняет существующую реальность от исчезновения: повествует о пустоте, которая маскируется реальностью. Дело в том, что облечённая в форму художественного произведения информация уже изначально является предположительно ложной, имеющей вымышленную природу. Вселенная, внимающая данному сакральному тексту миллионоглазым читателем, не может поверить до конца в истинность прочитанного; потому и существует, до сих пор не исчезая, призрачный мир — лабиринт мыслительных конструктов, облечённый в мираж физической реальности.
Закончу фразой Ариадны, начавшей ею чат:
Построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет меня найти – кто это сказал и о чём?
Шлем ужаса Виктора Пелевина
Шлем ужаса Виктора Пелевина
17 января 2008, 10:08
Рубрики: рецензии на книги, художественная литература
« Я построю лабиринт, в котором смогу потеряться вместе со всеми, кто попытается найти меня — кто это сказал и о чем ? » Виктора Пелевина « Шлем ужаса ».
Я обнаружил свое первое разочарование в серии Canongate Мифы : 9 Виктора Пелевина0008 Шлем ужаса: Миф о Тесее и Минотавре . Роман Пелевина представляет собой неуклюжую смесь Борхеса Сад расходящихся тропок и фильмов Матрица и Куб . Все это передается читателю в виде разговора в чате. В романе существует по крайней мере восемь псевдонимов (и девятый действительно имеет одну строчку в конце), и в романе протекают различные разговоры.
Подход Пелевина к Мифу полностью отличается от всех книг других авторов, которые я читал до сих пор в этой серии. В то время как предыдущие романы охватывали широкий спектр от строк за строками до современных лесбийских романов, 9 романов Пелевина0008 Шлем ужаса представляет собой современный технологический взгляд на более теоретический подход к роману. Это само по себе неплохо, хотя я, по общему признанию, нарисовал текстовое сообщение, подобное чтению [1], и Пелевин, безусловно, делает все возможное, чтобы за разговорами было легко следить.
Тем не менее, все псевдонимы были представлены в виде стереотипных карикатур, и хотя диалоги не всегда были предсказуемы для технически сложного человека, я нашел их крайне неинтересными.
Например, один из псевдонимов UGLI 666 представляет довольно экстремистские христианские взгляды. Она обвиняет других участников чата в грехах, восхваляет бога и считает, что все пользователи находятся в лабиринте в наказание за свои грехи. Пункт UGLI 666 очевиден, но с семью другими псевдонимами, одинаково представляющими некоторую преувеличенную роль, диалог быстро становится утомительным.
К чести Пелевина, это была захватывающая идея, и, возможно, если бы существовало меньше персонажей и они были бы более конкретизированы, это было бы более интересно. Основная идея, лежащая в основе сюжета, заключается в том, что восемь человек каким-то таинственным образом оказались в одинаковых комнатах, и у каждого есть компьютер для связи друг с другом (хотя компьютер, похоже, не служит никакой другой цели).
За пределами каждой из этих комнат у каждого человека есть индивидуальный лабиринт. В разговорах, которыми обмениваются, в основном описываются ситуации человека и делятся идеями о том, что именно происходит.
Если бы это не было частью серии Мифы и я только прочитал обложку куртки (и пролистал) Шлем Ужаса я бы не взял его. На самом деле, я сидел с ним целую вечность и избегал его именно по этой причине. Однако я не хочу всем сердцем осуждать Пелевина или его роман, потому что я с самого начала знал, что, скорее всего, это не будет чем-то, что меня сильно заинтересует. Если вы увлекаетесь технологиями, триллерами кибер-эры и мифологией, попробуйте роман, но если вы просто любитель мифов, как я, не стесняйтесь пройти мимо этого романа.
[1] Интересно, что когда вы смотрите на книгу, написанную в формате текстового сообщения/чата, это не так уж отличается от чтения пьесы. Однако чтение пьес меня не беспокоит. Возможно, если бы в формате чата использовалось больше драматического стиля без диалогов, я бы оценил его больше.
Нравится:
Нравится Загрузка…
1 комментарий
RSS канал для комментариев к этому сообщению.
стирая облака рецензия на книгу: шлем ужаса
Рецензия на книгу: Виктор Пелевин, Шлем ужаса
Анна Баттиста
Представьте, что вы заперты в голой комнате, в которой нет особых особенностей, кроме двери и компьютера. Представьте также, что вы можете использовать компьютер только для подключения к запутанному чату, в котором восемь таинственных незнакомцев обсуждают различные философские проблемы. Заинтригован таким сюжетом? Тогда откройте роман Виктора Пелевина Шлем ужаса и попытайтесь выяснить, кто руководит чатом и кто может быть его загадочными гостями. Новая книга известного российского писателя Пелевина, более известного своими научно-фантастическими рассказами и первым романом « Омон Ра », сатирой на советское государство, представляет собой обновленную версию истории о Тесее и Минотавре, написанную по заказу Серия Canongates «Мифы», древние мифологические рассказы, переработанные для современных читателей и переписанные известными современными авторами.
История Пелевина начинается с того, что один из персонажей, очень удачно названный Ариадной, запускает нить: я построю лабиринт, в котором смогу заблудиться вместе со всеми, кто попытается меня найти — кто это сказал и о чем? С этого момента восемь персонажей присоединяются к чату, пытаясь понять, где они находятся, является ли среда, из которой они пишут, реальной, воображаемой или приснившейся, находятся ли они в раю или в аду.
Некоторые персонажи даже выходят из своих камер, чтобы найти прямо на пороге лабиринты или сюрреалистические пейзажи. Двое персонажей, Ромео и Коиба и Изольда, влюбятся и попытаются найти связь в лабиринте, которая могла бы позволить им встретиться. Религиозный фанатик УГЛИ 666 выйдет из своей камеры, чтобы найти собор, в то время как Щелкунчик обнаружит, что за пределами его комнаты нет ничего, кроме монтажной с записями кандидатов на роль Тесея (героя, убившего Минотавра и сбежавшего из лабиринт с помощью Ариадны в оригинальном мифе).
В любом случае, персонаж, скрывающийся под псевдонимом Ариадна, совершает самую важную встречу, когда видит во сне видение Минотавра, существа по имени Звездочка, одетого в странную и тщательно продуманную маску, которая на самом деле может быть виртуальной реальностью.