Ожившей памятью по дорогам войны. Партизаны шли в открытую затем бросились врассыпную
Диктант для 9 класса. Сложносочиненное предложение. Мальчики бросились бежать
ДИКТАНТ ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ ДЛЯ 9 КЛАССА
СЛОЖНОСОЧИНЕННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Мальчики бросились бежать врассыпную, спотыкались о корни деревьев и путаясь в диком винограде. Взбесившийся ветер с неистовым воем пронесся в лесу, и все заголосило вслед за ним. Ослепительные молнии одна за другой сверкали почти непрерывно, а раскаты грома не смолкали ни на миг.
Хлынул сильный ливень, и нараставший ураган гнал его над землей сплошным водопадом.
Мальчики что-то кричали друг другу, но воющий ветер и громовые раскаты совсем заглушали их крик. Вскоре они один за другим кое-как добрались до палатки и забились под нее.
Гроза бушевала в течение часа. Мальчики схватились за руки и, поминутно спотыкаясь и набивая себе синяки, бросились бежать под защиту дуба, стоявшего на берегу. При непрерывном сверкании молний мало-помалу все вырисовывалось с необычайной ясностью, отчетливо: гнущиеся деревья, бушующая река, смутные очертания утесов, видневшихся сквозь гущу тумана.
(129 слов)
Дополнительное задание:
В сложносоичненных предложениях подчеркните грамматические основы.
Все диктанты по русскому языку для 9 класса >>>
Преподавателю: Данный диктант проводится с учащимися 9 класса общеобразовательной школы. Целью проведения данного диктанта является контроль освоения учащимися темы "Сложносочиненное предложение".
Расширенный выбор диктантов по русскому языку:
Диктанты по русскому языку для 4 класса
Диктанты по русскому языку для 5 класса
Диктанты по русскому языку для 6 класса
Диктанты по русскому языку для 7 класса
Диктанты по русскому языку для 8 класса
Диктанты по русскому языку для 10 класса
Старшеклассникам:
Подготовка к ЕГЭ по русскому языку >>>
Подготовка к ГИА по русскому языку >>>
| Следующая > |
www.1variant.ru
Предложения со словом ВРАССЫПНУЮ
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: подгореть — это что-то положительное, отрицательное или нейтральное?
Положительное
Отрицательное
Он с силой налёг на одеяло, прижимая то, что было под ним, к земле, и по полу врассыпную бросились маленькие тараканчики нежно-лилового цвета. От вспышки выстрела тени, словно стая летучих мышей, бросились врассыпную. Мало ли что там, на этом шабаше, а так — плеснул святой водичкой, и все ведьмы врассыпную, шипя и плюясь. Возможно, я и дальше бы размышлял о девушках, но внезапно люди на рыночной площади заголосили и бросились врассыпную. Врассыпную бросились англичане, но многие навсегда были пригвождены пулями к европейской земле. Увидев, что я проснулся, они разбежались врассыпную. Крысы бросились врассыпную, оставив на полу яйцо. Греки развернули строй, и теперь основной удар пришёлся на «Бессмертных», которые не привыкли бросаться врассыпную при первом же сопротивлении противника. Отшатнулся — с рук стекает на пол, а на улице, вижу, чёрт те что творится: люди бегут врассыпную, лиловато-зеленые, прячутся кто где, на автобусной остановке жмутся под зонтиками, как овцы, из водосточной трубы на асфальт хлещет навозная жижа, а по тротуару, совсем растерянная, сгорбленная, семенит старушонка: идет-идет, на небо посмотрит, обмаранное лицо вытрет ладошкой, перекрестится и опять идёт, мокрая, жалкая: платок у неё к волосам прилип, изгаженный, с сизым отливом, как крыло жука-навозника. Все, кто был на погрузке, кинулись врассыпную. Увидели люди, какое чудище к ним мчится — и врассыпную. Приказ по каравану двигаться врассыпную и уходить в нуль по мере готовности генератора прокола! Надо сказать, что при виде винтовок толпа бросилась врассыпную. Завидев нас, они бросались врассыпную, раздражённо щёлкая клешнями. Стая обезьян, бросив изучение загадочного агрегата, кинулась врассыпную и расселась на ветках деревьев, костеря нас на чём свет стоит на своём бандерложьем наречии. Немногие из этих разбежавшихся врассыпную сорванцов останутся в живых. Казаки бросились врассыпную, началась беспорядочная ружейная стрельба по своим. Все четыре носильщика моментально бросились врассыпную и заняли безопасные позиции на высоком заборе в ожидании предстоящего интересного зрелища. При этом вся победоносная пехота бросилась врассыпную, хотя её никто не атаковал и не преследовал, побежала обратно в лес и остановилась только на другой стороне поля боя. Правда, на мой призыв больше отреагировали лакеи, в ужасе бросившись врассыпную. Шли и ехали врассыпную, кто где случится, не так, как обыкновенно выходят полки из больших городов — стройно, в порядке. Такая пехота сражалась врассыпную и, конечно, была слабее, чем всадники, а тем более колесничники; а именно с боевых колесниц сражались гомеровские цари и вельможи. Несколько человек бросились врассыпную от неподвижно лежащего посреди двора тела. Мыши, увидев девочку, бросились врассыпную, побросав игрушки и мишуру. В моём положении я вряд ли мог придумать что-нибудь лучшее, так как ошеломлённые неожиданностью краснокожие, в полной уверенности, что их настиг целый отряд регулярной армии, бросились врассыпную за своими луками, стрелами и карабинами. Даже если удаётся скрытно подобраться к голавлиной стайке на расстояние броска сети, возвращается она из реки пустой, — зрение у голавлей отличное, и сеть ещё летит к цели, а рыбы её уже увидели и бросились врассыпную. Из-под колёс врассыпную бросаются ящерицы, прячась в трещинах больничного пустыря. В один голос они разразились надрывающим сердце писком скорби и ужаса и пустились бежать врассыпную, зажав крошечными, как орешки, кулачками глаза и проливая горючие слёзы. Заметив страшного «червяка», животные бросались врассыпную. Стражники, конечно, сразу врассыпную. Весь народ, как увидел его псовую рать, сразу врассыпную, кто куда! Они собирались в танцовщицу на сцене и тут же снова кидались врассыпную. Завидя ещё издалека патруль, которому, как они хорошо знали, было запрещено в подобных случаях употреблять какое-либо оружие, вся толпа бросалась врассыпную во все стороны, сбивая друг друга с ног и перелезая через соседние заборы. Уж не знаю, что он тогда сделал, но... Людишки бросились врассыпную. Из всех отделов поодиночке, врассыпную, сходились продавцы, напирая друг на друга внизу, у входа в тесный и полутёмный кухонный коридор, где всегда горели газовые рожки. Он видел, как оцепеневшие было люди кинулись врассыпную, и испугался было, что не найдёт в водовороте цветных шляпок ту одну, единственную; но потом, опустившись ниже, увидел её на королевском помосте, совершенно неподвижную — принцессу, похоже, парализовало страхом. И они, поняв, что обнаружены, взвизгнули, бросились врассыпную. Кухарки бросились врассыпную по кухне. Лётчик в растерянности притормозил, а выпускавшие его техники после секундного замешательства кинулись врассыпную, прячась за капониры и штабеля боеприпасов. Мы кинулись врассыпную, разбегаясь в разные стороны от раскопа и стремясь скрыться от разгневанного сахема. Пока она себя так подбадривала, все вихри и шквалы вокруг тоже возбудились — они кружились, брызгались и разлетались врассыпную. Два десятка особей, забыв о маскировке, в ужасе бросились врассыпную. Наёмники невольно рассмеялись. Остальные врассыпную умчались обратно в свой стан, где были встречены смехом и свистом товарищей, также не одобрявших их дикой выходки. Как врассыпную от аппарата бросаются все, кто стоял поблизости... Прямо на дикарей неслись два леопарда, и вся толпа мигом бросилась врассыпную.
Оставить комментарий
Текст комментария:
Дополнительно:
kartaslov.ru
По ту сторону линии фронта — Земля и люди
Я родился после войны. Для меня эта судьбоносная, четырёхлетняя эпопея — смертельная схватка сил добра с доселе невиданным по ужасающей мощи и жестокости злом, известна не по страницам учебника истории, а из рассказов и воспоминаний моего отца и его боевых товарищей-партизан, участвовавших в сражениях с гитлеровцами на территории Кличевского района в знаменитых Усакинских лесах. Тема Великой Отечественной войны захватила меня во время учёбы на историческом факультете Могилевского педагогического института. С тех пор интерес к событиям той поры не отпускает.Мой отец Мота Сахрай не любил вспоминать то трагическое время, не хотел ворошить прошлое, снова встречаться, хоть и в воспоминаниях, с пережитым ужасом, потерями близких людей. Но многое я услышал от его товарищей по оружию у нас дома. Запечатлелись в памяти воспоминания старосты деревни Закупленне Кличевского района Семена Железнякова, который пошёл на эту должность по заданию партизанского командования. Многое рассказывали его сын Иван Семенович и Иван Силин, вместе с матерью Кристиной Силиной и сестрами прятавших у себя в доме моего отца, когда он зимой 1943 года бежал из концлагеря, расположенного в Могилеве на территории завода «Строммашина». Они спасли ему жизнь — вылечили, кормили, одевали. После выздоровления отец воевал с гитлеровцами в партизанском отряде.Вот только один эпизод борьбы народных мстителей с фашистскими захватчиками при выполнении боевого задания группой бойцов 277-го партизанского соединения под командованием легендарного Игнатия Изоха.
…Они вышли рано утром. Вечером командир проинструктировал разведчиков, как нужно действовать при выполнении ответственного и важного задания, что особенно следует учесть во время проведения операции. Готовились к ней особенно тщательно. Прошлой ночью прилетел самолет с Большой земли. Партизаны его быстро разгрузили. Обратным рейсом отправили раненых, стариков, женщин и детей из сожженных фашистами деревень. Утром разведчикам выдали теплые полушубки, валенки, новенькие автоматы ППШ.Группа партизан из семи человек выстроилась перед землянкой командира для инструктажа. Изох говорил медленно, четко произнося слова, словно школьный учитель на уроке. У немцев работает инженер, который помогает им восстанавливать различные коммуникации: сожженные мосты, железную дорогу и др. Задание такое — уничтожить фашистского прихвостня.До станции Долгое следовало пройти более двадцати километров по глубокому снегу лесными тропами. Лишь кое-где на возвышенности появились первые проталины — предвестники весны. Шли на лыжах. Командир группы Шевчук принял решение ликвидировать предателя на рассвете следующего дня, в доме, где тот проживал.— Мотик, — позвал он отца, — ты останешься с Савушкиным для прикрытия, а мы окружим хату и ликвидируем гада.Конечная цель была уже недалеко. Паровозные гудки разрывали тишину. Партизаны подкрались к дому предателя. Слышался лай собак. Мороз крепчал и от неосторожного движения под ногами оглушительно скрипел снег, нарушая тревожную тишину ночи. Савушкин заглянул в окно. Свет от керосиновой лампы освещал комнату. За столом сидел инженер и что-то писал.— Незачем медлить, — прошептал Шевчук.В ту же минуту бойцы бросили в окна гранаты. Раздался сильный взрыв. Где-то заработали пулеметы, раздались автоматные очереди, послышались гортанные немецкие команды и злобный лай собак.Отец с Савушкиным прикрывали отход партизан. Лежа в снегу, отстреливались. Когда основная группа бойцов отошла на приличное расстояние, отец и Савушкин отползли к трансформаторной будке, а затем спустились с откоса и поползли в сторону железнодорожных путей, отвечая короткими очередями на ураганный огонь наседавших гитлеровцев. Перевалившись через рельсы, стали ползком продвигаться в сторону леса. Теперь уже основная группа разведчиков, достигшая леса, стала их прикрывать огнем автоматов. До спасительных зарослей оставалось совсем немного, когда воздух прорезала очередная автоматная очередь и Савушкин, дернувшись всем телом, скатился по откосу вниз.— Мотик! Уходи! Меня ранило. Я их задержу.Савушкин еле говорил. Видимо ранение было серьёзное.— Да ты что? Я тебя не оставлю. — отец, не раздумывая, бросился к товарищу. Пуля попала тому в ногу. Быстро наложив повязку, подхватил раненого под руки и потащил к лесу. Савушкин в это время, невзирая на боль, пытался отстреливаться от приближающихся карателей. Послышался визг собаки. Видимо, одна из них была ранена. Сильный пулеметный огонь задержал на некоторое время продвижение партизан. Но, нужно было спешить, так как к фашистам со стороны станции могло подойти подкрепление.Лес уже совсем недалеко. Оттуда по немцам усилили стрельбу партизаны. Отходили всей группой вглубь леса. Савушкина уложили на самодельные носилки и двое бойцов, постоянно меняясь, несли его. Пуля прошла так, что задела кость ноги, поэтому раненого необходимо было как можно быстрее доставить в лагерь.Задание выполнено. Не считая одного раненого, разведчики возвращались без потерь. Боевое мастерство партизан росло с каждым днем. Этим и объясняется успех операции. Привал решили сделать, не доходя примерно километра до деревни Закупленне.Убедившись в том, что там нет немцев, двинулись к хате старосты Семена Железнякова. Партизаны знали, что он вместе с 18-летним сыном Иваном оказывает всевозможную помощь партизанам. Раненого Савушкина положили на лавку. Жена Железнякова промыла и перевязала рану. Решили немного передохнуть, а затем двигаться дальше. На столе появилась вареная картошка, сало, соленые огурцы. Хозяйка принесла откуда-то бидончик с самогоном. Семен Железняков подошел к моему отцу, обнял за плечи.— Сахрай, ну как ты? Воюешь?После побега из концлагеря отец прятался в этой деревне от немцев. Вся деревня знала, что семья Силиных прячет еврея, бежавшего из концлагеря, но никто не выдал его. Когда в хату к Ивану заходили немцы или полицаи, мать Ивана — Кристина Силина ложилась на край печи, где находился больной отец, закрывала его своим телом, рискуя погибнуть сама и потерять всю свою семью. Да и деревню немцы бы не пощадили.Поправившись, отец встал в ряды народных мстителей, но никогда не забывал тех, кто спас его, кому он обязан жизнью. Находясь в отряде, он однажды услышал, что к деревне Закупленне направляются каратели, вскочил на коня и стремительно поскакал к Ивану Силину предупредить, чтобы тот уводил людей и скот в лес. И успел спасти их от гитлеровцев.…Семен Железняков стал расспрашивать отца о партизанских буднях, о боевых операциях, в которых участвовал отец, рассказывал о зверствах фашистов в их деревне.Вдруг послышались выстрелы. В хату забежал сын Семена — Иван.— Быстро уходите! — закричал он. — Каратели!Подхватив раненого, партизаны выскочили из хаты и огородами стали отходить к реке, а затем к лесу. Отстреливаясь, они перебежками продвигались в сторону мельницы, намереваясь перейти вброд речку, а там и до леса рукой подать. Но, эсэсовцы поняли замысел партизан и стали их окружать. Партизаны залегли в овраге и заняли круговую оборону.Силы были неравные. Эсэсовцы наседали на небольшую группу партизан.— Отходите вдоль реки, а затем к лесу — приказал Шевчук. — Мы с Сахраем прикроем. Нужно срочно доложить в отряд, что сюда направляются каратели.Под сильным огнем противника основная группа партизан с раненым Савушкиным устремилась вдоль реки к лесу. Отец с Шевчуком прикрывали отход. Вот кто-то из бойцов громко вскрикнул, еще кто-то застонал. Но, они вырвались из-под огня немцев и скрылись в густом ельнике. Еще почти час отец с Шевчуком отстреливались от наседавших фашистов, поливая их автоматным огнем. Но патроны на исходе. И тогда, они заняли позицию среди валунов и камней, собранных с картофельного поля в кучи еще в довоенное время. Переползая от одной такой кучи к другой, прикрывая огнем друг друга, короткими очередями отец и Шевчук продолжали отстреливаться, отвлекая эсэсовцев на себя.Будучи подростком, спустя много лет после войны, я расспрашивал отца про тот бой, о котором мне рассказывал староста Семен Железняков. Тогда он мне даже показал в деревне Закупленне то место, где находились партизаны. Я спросил у отца, было ли страшно, не боялся, что убьют? Отец тихо улыбнулся и сказал: «Кто в такие минуты думает о смерти? Слышал, как пули пролетают мимо, свистят совсем рядом, с визгом отскакивая от камней… А мысль была одна — прикрыть огнем товарища, продержаться, как можно дольше».…Грохот выстрелов со стороны леса оказался для фашистов настолько неожиданным, что в первую минуту они даже не поняли, что произошло. Мощный огонь партизан с артиллерийской поддержкой (у них было несколько 76-и и 45-миллиметровых орудий) просто рассеял цепи карателей, разметал их по полю, и они в панике бросились врассыпную, оставляя на снегу убитых и раненых.Наличие у партизан пушек вызвало у немцев недоумение и замешательство. А дело в том, что еще осенью 1941 года, готовясь к боям, партизаны подобрали несколько орудий, брошенных при отходе наших войск, и привели их в боевую готовность, а часть отбили у гитлеровцев в бою.…Через месяц все партизаны группы Шевчука за выполнение боевого задания были представлены к правительственным наградам. Среди них — отец, ему вручили медаль «За отвагу».Спустя много лет после войны, у нас дома собрались друзья — бывшие бойцы партизанского полка 277, вспомнили они и такой случай. В конце февраля 1943 года около 8 часов утра разведка обнаружила на большаке шесть фашистских лыжников, продвигавшихся к деревне Жабовка Березинского района. Несколько партизан, встав на лыжи, пошли в район деревни. Фашисты двигались вдоль шоссейной дороги, а затем свернули на Жабовку. Партизаны направились им наперерез. Они решили опередить фашистов и придерживались края оврага. Но гитлеровцы, вдруг, повернули обратно. Партизаны бросились в погоню… Когда до немцев оставалось метров 30-40, один из бойцов крикнул:— Хальт, сволочи!Три гитлеровца упали в снег и, повернувшись к партизанам, открыли огонь, но были уничтожены. Трое других, воспользовавшись перестрелкой и некоторым замешательством партизан, успели от них оторваться. Бойцы стали их догонять. Не прошло и получаса, как они настигли лыжников. Фашисты бросили автоматы и подняли руки. Когда их допросили, оказалось, что они получили задание разведать дорогу в местах дислокации партизанских отрядов и взять «языка».За годы войны партизаны Кличевского соединения провели более ста значительных боевых операций: разгромили 44 немецко-полицейских гарнизона, взорвали 57 мостов, пустили под откос 75 эшелонов противника. От партизанских пуль нашли смерть около 17 тысяч гитлеровских солдат и офицеров. За самоотверженную борьбу с немецко-фашистскими оккупантами свыше 1300 воинов-партизан Кличевщины отмечены высокими наградами Родины.
Летом 1942 года, при содействии диверсионных групп, партизаны устанавливают связь с Центральным штабом партизанского движения, который находился в Москве. Вскоре на аэродроме под Кличевом народные мстители принимают первый самолет, а чуть позже у деревни Голынка начинает действовать второй партизанский аэродром. Теперь рейсы из-за линии фронта становятся регулярными. Аэродромы работают с полной нагрузкой. «Воздушный мост» между Москвой, фронтовыми базами снабжения и партизанским краем действует надежно. Вооружение стало поступать в отряд регулярно, в том числе и артиллерийское. Охраняло аэродромы партизанское соединение, насчитывающее до 2000 бойцов.Геннадий САХРАЙ
zilmogilev.by
Партизаны и партизанская война в 1812-м году.
Мысль об организации партизанских отрядов, которые, забравшись в тыл неприятеля и на пути его сообщения, неустанно бы беспокоили врага и, внезапно появляясь и исчезая, хватали бы пленных, истребляли запасы и обозы, возникла еще до Бородина[1]. Уже тогда отдельные кавалерийские части, случайно попадая в положение партизанов, наглядно доказали важность такого рода операций на растянувшемся столь неоглядно пути следования французской армии. Перед самым Бородинским боем подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов послал записку генералу Багратиону, прося разрешения организовать партизанский отряд, который под его начальством мог бы действовать в тылу неприятеля на свой страх и риск. Мысль эта понравилась Багратиону, и он доложил о проекте Давыдова главнокомандующему. Кутузов, готовясь к генеральному сражению, сначала было просто отмахнулся от этого предложения, но когда Багратион продолжал настаивать, Кутузов согласился послать «на верную гибель», как он выразился, пятьдесят гусар, полтораста казаков, если Давыдов возьмется идти с таким малым отрядом. Багратион передал условия главнокомандующего Давыдову, и Давыдов согласился: «Верьте, князь, — сказал он Багратиону, — партия будет цела, ручаюсь в том честью; для этого нужны только при отважности в залетах, решительность в крутых случаях и неусыпность на привалах и ночлегах, за это я берусь... Но только людей мало; дайте мне тысячу казаков, и вы увидите, что будет»... — «Я бы тебе дал три тысячи, — ответил Багратион, — не люблю такие дела ощупью делать, но об этом нечего и говорить: фельдмаршал сам назначил силу партии... Надо повиноваться»... Давыдов взял то, что ему давали: «Иду и с этим числом, — сказал он, — авось, открою путь большим отрядам». Бородинский бой помешал немедленному выступлению нашего первого партизанского отряда, но уже во время отступления наших главных сил к Москве Давыдов с пятьюдесятью гусарами и восемьюдесятью казаками окольным путем вышел на Смоленскую дорогу. Мало кто ожидал успеха от этого отважного предприятия: одни считали, что Давыдов идет на верную гибель и заживо хоронили его, другие посмеивались и просили его кланяться нашим пленным, в уверенности, что французы без особого труда захватят наш отрядец, как только Давыдов отойдет от главных наших сил. Опасность грозила первому партизану не только от неприятеля, но и от своих. «Путь наш становился опаснее по мере удаления нашего от армии, — рассказывает Давыдов. — Даже места, в которых еще не было неприятеля, представляли для нас не мало препятствий. Общее и добровольное ополчение поселян преграждало нам путь. В каждом селении ворота были заперты; при них стояли стар и млад с вилами, кольями, топорами, а некоторые из них с огнестрельным оружием. К каждому селению один из нас принужден был подъезжать и говорить жителям, что мы русские, что мы пришли к ним на помощь, на защиту православных церквей. Часто ответом нам был выстрел, или пущенный с размаху топор, от ударов которого судьба спасала нас. Мы могли бы обходить селения, но я хотел распространить слух, что наши войска возвращаются и, утвердив поселян в намерении защищаться, склонить их к немедленному извещению нас о приближении к ним неприятеля; потому с каждым селением долго продолжались переговоры до вступления в улицы. Там сцена внезапно изменялась: едва сомнение уступало место уверенности, что мы — русские, как хлеб, пиво, пироги были подносимы солдатам. Сколько раз я спрашивал жителей по заключении между нами мира: «отчего вы полагали нас французами?» и каждый раз отвечали они мне: «Да, вишь, родимый (показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одежу схоже». — «Да разве я не русским языком говорю?» — «Да ведь у них, батюшка, всякого сброда люди». Так я на опыте узнал, что в народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней, к ее обычаям и ее одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, и вместо ордена св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил языком вполне народным».
Раненые французы, атакованные казаками (Вернэ).
...
Французская армия, ее обозы, парки, отряды разведчиков, беглые и мародеры занимали полосу по обеим сторонам Смоленской дороги верст в тридцать, так что Давыдов очутился буквально среди неприятеля, который скоро узнал о появлении русского отряда в своем тылу. На поиски Давыдова были отряжены особые отряды с повелением захватить смелого партизана живым или мертвым. Это обстоятельство очень усложнило положение Давыдова и диктовало ему величайшую осторожность. «Обезоруженные и трепетавшие французов жители, — пишет он в своих воспоминаниях, — могли легко быть весьма нескромны, а потому мы постоянно находились в большой опасности. Дабы легче избежать ее, мы днем, скрываясь и зорко следя за неприятелем, проводили время на высотах близ Скугарева; перед вечером же мы, в малом расстоянии от села, раскладывали огни, затем, следуя гораздо далее в сторону, противоположную от места, назначенного для ночлега, раскладывали другие огни, и, наконец, войдя в лес, проводили ночь без огней. Если случалось в сем последнем месте встретить прохожего, то брали его и содержали под надзором, до выступления нашего в поход. Когда же он успевал скрыться, мы снова переменяли место. Смотря по расстоянию до предмета, на который намеревались учинить нападение, мы за два или за три часа до рассвета подымались на поиск и, сорвав в транспорте неприятеля, что было по силе, обращались на другой, где наносили еще удар и возвращались окружными дорогами к спасательному нашему лесу, через который мало-по-малу снова пробирались к Скугареву. Так мы сражались и кочевали от 29 августа до 8 сентября. Никогда не забуду этого ужасного времени: и прежде и после я бывал в жестоких битвах, часто проводил ночи стоя, часто засыпал на седле, прислонясь к шее лошади и с поводьями в руках, но не десять дней и десять ночей сряду, ибо здесь дело шло о жизни, а не о чести!» 2 сентября Давыдов разбил две больших шайки мародеров и захватил 160 человек в плен. В окрестных деревнях он подымал народ, раздавал отнятые у французов ружья, учил крестьян, как надо заманивать и истреблять небольшие партии неприятеля. Каждому старосте было указано держать у себя на дворе трех или четырех парней, которые, в случае, если к селу будет подходить большая партия французов, садились бы на лошадей и скакали бы на розыски самого Давыдова. 3 сентября Давыдов подобрался к Цареву-Займищу на большой Смоленской дороге с целью прямого нападения на французские обозы и транспорты. «Был вечер ясный и холодный (2 сентября), — рассказывает он; — сильный дождь, шедший накануне, прибил пыль, и мы следовали быстро. В шести верстах от села попался нам неприятельский разъезд, который, не видя нас, беззаботно продолжал путь свой... Мне нужен был язык, и потому отрядил урядника Крючкова с десятью доброконными казаками наперерез вдоль лощины, а других десять направил прямо на разъезд. Видя себя окруженным, неприятель остановился и сдался в плен без боя. Мы узнали, что в Цареве-Займище днюет транспорт со снарядами и с прикрытием в 250 человек конницы. Дабы пасть, как снег на голову, мы свернули с дороги и пошли полями, скрываясь опушками лесов; но за три версты от села, при выходе на чистое место, мы встретились с сорока неприятельскими фуражирами, которые, увидя нас, быстро поскакали к своему отряду... Оставя при пленных тридцать гусар, которые в случае нужды могли служить мне резервом, я с остальными двадцатью гусарами и семидесятью казаками помчался в погоню за французами и почти вместе с ними въехал в Царево-Займище, где застал всех врасплох. У страха глаза велики, а страх неразлучен с беспорядком. При нашем появлении все бросились врассыпную; иных захватили мы в плен не только невооруженными, но даже неодетыми; других вытащили из сараев; одна только толпа в 30 человек вздумала было защищаться, но она была рассеяна и положена на месте — это доставило нам 119 рядовых, двух офицеров, 10 провиантских фур и одну с папиросами. Остальное прикрытие спаслось бегством». Все это было доставлено в Скугарево и оттуда переправлено в Юхнов. 10 сентября Давыдов присоединил к своему отряду два казачьих полка, находившихся, или, по его выражению, «бродивших» по Калужской губернии, и несколько сот отбитых им у французов наших пленных. С таким большим отрядом, которым Давыдов распоряжался очень умело, он стал очень серьезно беспокоить тыл неприятельской армии, отбивая обозы, истребляя небольшие партии, посягая нападениями даже на сильные войсковые единицы неприятеля.
Известие, что русские действуют в телу его армии, на путях сообщения со Смоленском, где предполагалось устройство сильной базы для главных сил, было большой неожиданностью для Наполеона, тем более для него неприятной, что как раз в эти же дни его передовые отряды потеряли из виду наши главные силы, предпринявшие знаменитое фланговое движение; оба эти обстоятельства заставили Наполеона отрядить большие сравнительно силы на все дороги, ведущие к югу и западу от Москвы. Когда наши главные силы заняли Рязанскую и Калужскую дороги и началось Тарутинское сидение, сама собой обрисовалась задача для нашей кавалерии — действовать на сообщения неприятельской армии, и Кутузов тогда сам послал большой отряд драгун, гусар и казаков под начальством генерал-майора Дорохова на пути возможных движений и передвижений французов. Дорохов 10 сентября вышел уже на Смоленскую дорогу, напал на большой французский обоз, взорвал 56 зарядных ящиков и взял в плен более 300 человек. Польза и выгода для нас партизанских действий обрисовалась с полной очевидностью. У французов вообще было мало кавалерии; после Бородина их конные отряды, составленные из солдат разных полков, на своих заморенных лошадях оказались не в состоянии гоняться за нашими отрядами, и нашим партизанам открылось широкое поле деятельности у французов особенно после того, как Москва сгорела, запасы сразу истощились и им пришлось добывать хлеб для людей и фураж для лошадей в местностях, все более и более далеких от главного сосредоточения их сил, т.е. от Москвы. Один за другим стали тогда формироваться Кутузовым большие и малые отряды, которые он поручал офицерам, известным своей храбростью, находчивостью и решительностью. Задача всем этим отрядам ставилась одна: забравшись в тыл и фланги неприятеля, причинять ему сколько можно вреда и неустанно следить за передвижениями французских войск, донося обо всем неукоснительно в главную квартиру.
...
Таким образом, во второй половине сентября армия Наполеона, сосредоточившаяся в Москве и ее ближайших окрестностях, оказалась окруженной почти сплошным подвижным кольцом наших партизанских отрядов, которые не позволяли отходить сколько-нибудь далеко от Москвы неприятельским фуражирам и держали в постоянной тревоге аванпосты французской армии. До самого выступления Наполеона из Москвы и во все время его отступления партизанские отряды были истинным бичом Божиим для неприятельской армии. Это была жестокая и беспощадная война. Не имея возможности охранять большие количества пленных, партизаны старались брать пленных поменьше. Французы не считали партизанов регулярным войском и беспощадно расстреливали тех, кто им попадался в руки. Особой жестокостью по отношению к французам прославился капитан Фигнер — у него пленных обыкновенно не было. Своих подчиненных он «воспитывал на жестокость», и однажды не постеснялся обратиться с просьбой к Давыдову, когда узнал, что у него есть пленные, дать их «растерзать каким-то новым казакам, еще, по его мнению, ненатравленным». Про Фигнера ходили слухи, передаваемые очевидцами, что «варварство» его доходило до того, что он, «ставя рядом сотню пленных, своей рукой убивал их из пистолета одного после другого». «Быв сам партизаном, — пишет Д. В. Давыдов, — я знаю, что можно находиться в обстоятельствах, не позволяющих забирать в плен, но тогда горестный сей подвиг совершается во время битвы, а не хладнокровно»... И Давыдов признает, что, случалось, и он должен был давать приказ своим подчиненным брать пленных как можно менее. В таких условиях, когда не только успех, а просто день жизни покупался, так сказать, ценой крови своей или неприятельской, партизаны должны были действовать с необычайной ловкостью, рискуя каждую минуту и побеждая риск не только отчаянной храбростью и жестокостью, но и расчетливой, бдительной осторожностью. Предоставленные своим собственным силам, партизаны выработали особые приемы и способы ведения своего отчаянного дела. О покое и отдыхе думать им не приходилось. Надо было постоянно передвигаться, не застаиваясь на одном месте, чтобы не навлечь на себя превосходные силы французов, надо было находиться в движении день и ночь, и ночью больше, чем днем. В осеннюю распутицу, а потом и в зимний мороз надо было пробираться по невылазным проселкам или по снежным полям без всякого следа дороги, прячась в лесах, скрываясь в оврагах. «Лучшая позиция для партий, — говорит Давыдов, — есть непрерывное движение, не дозволяющее противнику знать место, где она находится; причем необходима неусыпная бдительность часовых и разъездов». Строго руководясь этим правилом, Давыдов всегда успевал увертываться от грозившей ему опасности.
Обыкновенно в партизанском отряде никто, кроме начальника, не знал, куда идет отряд и с какой целью: попадется французам кто-нибудь из отряда, он для них все равно бесполезный пленник, от него ничего не узнаешь, потому что он сам ничего не знает. Узнав о приближении или месте стоянки какого-нибудь неприятельского отряда, начальник партизанского отряда один или с двумя-тремя провожатыми подбирался ближе к неприятелю, высматривал силу отряда, охрану, месторасположение и потом, возвратясь к своим, вел свой отряд на врага и старался устроить нападение врасплох, выбирая вечернее время, или на рассвете, или время обеда. Если неприятельский отряд был не под силу, то оповещались партизаны-соседи, и нападение устраивалось сообща, неожиданно для неприятеля, быстро, с различных сторон. Связь между партизанскими отрядами поддерживали добровольцы крестьяне, прятавшиеся в лесах от французов: пробираясь только им известными глухими лесными тропами, крестьяне переносили известия о французах из одного отряда в другой и доставляли донесения самих партизанов в главную квартиру. Около каждого отряда образовалась постепенно целая сеть добровольных помощников и разведчиков, которые своим невидным, полным опасности, трудом очень облегчали дело партизанов и не раз выручали их из трудных положений. Об этих безвестных героях сохранилось, к сожалению, мало сведений. Про одного такого партизана-добровольца, Рюховского дьячка Василия Григорьевича Рагозина, рассказывают, что он особенно ловко выслеживал неприятельские партии. Обыкновенно он отправлялся один, пробираясь верхом на своей лошадке лесами, которых тогда было не мало между Рюховым, Рузой и Можайском. Узнав от скрывавшихся в лесу крестьян, что в такой-то деревне расположился неприятель, В. Г. Рагозин прятал свою лошадку в лесу, наряжался нищим, выходил на дорогу и спокойно шел в занятую неприятелем деревню, ходил между французами и выпрашивал у них, как умел, подаяние. Французы всегда добродушно относились к мнимому нищему. Только раз, заподозрив в нем шпиона, они едва не убили его... «Выследив» французов, В. Г. Рагозин «гнал» на своей лошадке в Волоколамск, где стояли казаки, и вел их к лагерю неприятеля. Всего в разное время Рагозиным было взято в плен 700 человек; сведения, которые он давал, были настолько точны, а подводил он наших так умело, что французов брали в плен всегда без потерь с нашей стороны.
...
В храбрости Д. В. Давыдов мог поспорить с Фигнером, но его храбрость была иного сорта: это была храбрость на чистоту; он предпочитал с врагом встречаться лицом к лицу и побеждать в равном честном бою. Человек военный не менее Фигнера, Д. В. Давыдов был типичным для того времени рубакой-гусаром, поклонником Марса столько же, как и Бахуса — немножко бретер, немножко повеса, соображавший, как он сам говорит, «эпохи службы с эпохами любовных ощущений». На коне и в бою во главе своего отряда он забывался до отчаянной храбрости, а на безумной смелости разведки, на охоту за людьми в одиночку, как Фигнер, он не был способен: это претило его прямой и открытой натуре.
Фигнер, наоборот, щеголял больше своими единоличными подвигами, не задумываясь подвергать опасности, иногда совершенно без всякой надобности, своих сослуживцев и соратников. «Один раз, — повествует очевидец и сподвижник Фигнера, — переодевшись французским кирасиром, в белой шинели, привел он свой отряд в лес, приказал людям слезть с коней и молчать, а сам выехал на просеку, вдоль которой пролегала большая дорога, и остановился в тени у опушки леса. Вскоре раздался топот лошадей, говор солдат, и показались по дороге французские кирасиры в колонне по шести. Дав пройти трем эскадронам и, вероятно, уже будучи замечен неприятелями, Фигнер сам сделал оклик: «Qui vive!» Тогда один из офицеров, ехавший на фланге кирасир, отделился от эскадрона и подъехал к нашему партизану, который, обменявшись с ним несколькими словами, повернул лошадь и возвратился к своим. Пройдя с отрядом, по указанию крестьян, служивших проводниками, довольно большое пространство заглохшими тропинками, Фигнер опять оставил своих партизанов в лесу с приказанием слезть с лошадей и отдыхать до его возвращения; сам же он, вызвав ехать с собой двух офицеров польского уланского полка, мундир которых подходил к одежде польских улан, служивших в наполеоновской армии, приказал одному из них, говорившему кое-как по-французски, в случае встречи с неприятелями, отвечать и за себя и за товарища своего, вовсе не знавшего иностранных языков, затем все трое, выехав из леса, увидели в верстах в двух от себя, на открытом пространстве, кругом села довольно обширный лагерь французов. «Поедем к ним!..» сказал Фигнер, и вместе со своими товарищами маленькой рысцой подъехал к лагерю так беззаботно, что часовым даже не пришло в голову остановить его. Приближаясь к кирасирскому полку, проходившему ночью мимо его отряда, Фигнер обратился к стоявшим вместе двум офицерам, пожелал им доброго утра и вступил с ними в продолжительную беседу, между тем как офицеры его, разговаривая поневоле с обступившими их кирасирами, отчаивались в своем спасении. Наконец он распрощался с неожиданными знакомыми, повернул лошадь назад и отъехал несколько шагов, но вдруг опять возвратился к французским офицерам, сделал им несколько вопросов и хладнокровно отправился в лес к своему отряду». В другой раз Фигнер, взял с собой поручика Сумского гусарского полка Орлова, отправился с ним, одев французские мундиры, в главную квартиру командовавшего авангардом французской армии Мюрата. «Пробравшись незаметно через цепь ведетов, Фигнер подъехал к мосту на речке, прикрывавшей неприятельские биваки. Пехотный часовой, стоявший на мосту, встретил его окликом: «Qui vive?» и потребовал отзыв; но Фигнер, вместо отзыва, которого, разумеется, не знал, разругал часового за неправильную будто бы формальность в отношении к рунду, поверяющему посты. Часовой, совсем сбившийся с толку, пропустил обоих партизанов в лагерь, куда Фигнер явился как свой: подъезжал ко многим кострам, говорил весьма хладнокровно с офицерами и, узнав все, что было ему нужно, возвратился к мосту. Там снова сделал наставление знакомому часовому, что бы он не осмеливался останавливать рундов, переехал через мост и сначала пробирался шагом, а потом, приблизясь к цепи ведетов, промчался через нее вместе с Орловым под пулями и возвратился к отряду». В 1813 году, когда наши войска действовали в северной Германии и блокировали Данциг, занятый французами, Фигнер пробрался в крепость и, выдавая там себя за итальянца, прожил в крепости около трех месяцев, причем не только разведывал о силах и средствах противника, но и старался поднять обывателей Данцига против французов. Кто-то донес на Фигнера коменданту, генералу Раппу, и он приказал арестовать подозрительного итальянца. Генерал Рапп сам допрашивал Фигнера, казалось, что ему уже нет спасения, «но необычайная находчивость и изворотливость нашего смельчака и тут выручили его: мало того, что за недостатком улик он был освобожден, но еще успел так вкрасться в доверие Раппа, что тот отправил его с депешами к Наполеону. Понятно, что Фигнер, выбравшись из Данцига, привез депеши эти в нашу главную квартиру, при которой и был временно оставлен, с награждением чином полковника». Так, в этом человеке быстрый, тонкий, проницательный и лукавый ум соединился с лицемерным и жестоким коварством, доходившим до «бессовестности», до «варварства», как говорит современник, отдающий, впрочем, должное Фигнеру, как вождю-партизану, обладавшему «духом непоколебимым в опасностях и, что все важнее для военного человека, отважностью и предприимчивостью беспредельными, средствами всегда готовыми, глазом точным, сметливостью сверхъестественною», личной храбростью замечательной... Это был авантюрист и искатель приключений, не очень разбиравшийся в средствах, и честолюбивый до крайности, живой тип кондотьера, каким-то чудом выросший на русской почве, в XIX-м веке, когда ему следовало бы родиться в Италии эпохи Сфорца и Джакопо Пиччинино. За границей Фигнер организовал отряд из испанцев и итальянцев, насильно забранных Наполеоном в солдаты и дезертировавших от французских знамен. Этот отряд он назвал мстительным батальоном. «Он мне говорил, — рассказывает Д. В. Давыдов, — что намерение его, когда можно будет от успехов союзных армий пробраться через Швейцарию в Италию, явиться туда со своим итальянским легионом, взбунтовать Италию и объявить себя вице-королем Италии на место Евгения; я уверен, что точно эта мысль бродила в его голове, как подобная бродила в голове Фердинанда Кортеца, Пизарра и Ермака; но одним удалось, а другим воспрепятствовала смерть, — вот разница. Все-таки я той мысли, что Фигнер вылит был в одной форме с сими знаменитыми искателями приключений; та же бесчувственность к горю ближнего, та же бессовестность, лицемерие, коварство, отважность, предприимчивость, уверенность в звезде своего счастья».
А. С. Фигнер погиб смертью храбрых 1 октября 1813 г. в неравной схватке с окружившими его превосходными французскими силами, когда пробирался далеко впереди нашей армии в Вестфальское королевство с целью поднять его население против короля Жерома.
Припертый к Эльбе, после отчаянной попытки пробиться сквозь ряды французов, Фигнер бросился в реку, но, обессилев от раны, не справился с течением и утонул. Тело его не было найдено.
В то время как А. С. Фигнер, как партизан, был человек эффекта и аффекта, Д. В. Давыдов — просто рубакой и поэтом войны, наслаждавшийся военным делом, как родной ему стихией, третий знаменитый партизан Александр Никитич Сеславин отличался большой вдумчивостью в своих действиях и, если так можно выразиться, особой содержательностью тех задач, какие ставил себе в качестве партизана. Так же, как и другие партизаны, он беспокоил чем только мог французов, но, как кажется, главное свое внимание сосредоточил на том, чтобы неусыпно следить за передвижениями наполеоновской армии с целью не упустить момента, когда начнется отступление французов от Москвы. Ему было суждено сыграть выдающуюся роль в тот поворотный момент кампании, когда Кутузов, встревоженный донесениями Дорохова о выступлении французов, послал генерала Дохтурова с большим отрядом, чтобы выяснить характер движения неприятельской армии. Сеславин в это время, скрываясь в лесу, в 4-х верстах от села Фоминского, видел самого Наполеона. «Я стоял, — рассказывает Сеславин, — на дереве, когда открыл движение французской армии, которая тянулась у ног моих, где находился и сам Наполеон в карете. Несколько человек отделилось от опушки леса и дороги, были схвачены...» С добытыми от них известиями Сеславин прискакал к Дохтурову, но осторожный Дохтуров не дал сразу веры донесению Сеславина. Тогда Сеславин сгоряча бросился вторично на французские биваки около Боровска, схватил несколько пленных, одного из них перекинул через седло, и представил Дохтурову для допроса и подтверждения своих слов. Это известие спасло отряд Дохтурова от гибели, а Кутузова вовремя удостоверило и о характере движения Наполеона и о взятом им направлении. В результате наши главные силы успели преградить Наполеону под Малоярославцем путь в южные губернии и заставили его отступать по разоренным войной местностям. Опоздай донесение Сеславина на несколько часов, французы обошли бы нашу армию под Малоярославцем, и исход войны мог бы стать тогда иным. Сеславин потом всю жизнь гордился этим своим подвигом и даже мечтал сам себе отлить статую, изображающую его сидящим на дереве и следящим за французами. И во время отступления французов Сеславин стремился занимать раньше их важные стратегические пункты и пути. Так, он занял вовремя Вязьму, город Борисов, где захватил 3000 пленных, город Забреж, и один раз, около 23 ноября, чуть было не захватил в плен самого Наполеона. Сеславину принадлежит и честь занятия Вильны. Вообще это был партизан, у которого его частная задача начальника партизанского отряда больше чем у других согласовалась и гармонировала с теми общими целями, которые в каждый данный момент должны были осуществляться главными силами армии. Но приемам ведения своего дела он ближе был к Давыдову, чем к Фигнеру, и оба эти сотоварища Сеславина по оружию отзываются о нем с большим уважением. «Сеславина, — пишет Давыдов, — я несравненно выше ставлю Фигнера и как воина и как человека, ибо к военным качествам Фигнера он соединял строжайшую нравственность и изящное благородство чувств и мыслей. В личной же храбрости не подлежит никакому сомнению: он Ахилл, а тот Улисс». «Сеславин достойнее меня, — говорил Фигнер; — на нем не столько крови».
Были среди партизанов и люди иного свойства, нежели Давыдов, Сеславин или Фигнер. Успех дела создал тогда своего рода моду — все захотели быть партизанами. Имитируя и тем самым утрируя внешность партизана, как она рисовалась людям тогдашней немного романтической эпохи, партизаны этого склада больше шумели, чем проявляли полезной деятельности. Про одного такого партизана — Пренделя — товарищи его и современники не без иронии рассказывают, как он, гоняясь за внешним эффектом, старался внушить страх к себе своей наружностью: его взоры метали молнию, его длинные усы, дребезг оружия и громкие угрозы могли поразить ужасом всякого, но сердце у него при всем том «было мягкое, и храбростью он не отличался»; за все время, пока «партизанил», он не совершил ничего замечательного, «нет ни одного действительно военного подвига, который бы совершил он под выстрелами»; вся деятельность его, как партизана, сводилась к тому, что обыкновенно, «захватив пару отсталых, он писал о подобных делах бесконечные донесения».
...
«Партизанские отряды сопровождали длинную колонну Наполеона, — пишет Ф. Гершельман, — растянувшуюся на несколько десятков верст, с флангов. Как слепни липнут к измученному животному, также точно и легкие партизанские партии вились около французской армии, бессильной в борьбе с ними... Партизаны направляли свои удары, главным образом, в промежутки между двигавшимися эшелонами, срывали следовавшие здесь обозы, отбивали отсталых, орудия, отрывали иногда от колонн неприятельских целые части, растянувшиеся на утомительном марше. С приближением войск партизаны отхлынут от дороги, а затем опять появятся в другом месте и, постоянно тревожа противника, не дают ему покоя ни на марше, ни на биваке... Самому Наполеону не раз приходилось близко около себя видеть отважные партии наших наездников, подлетавших и к правильным еще колоннам французов». Д. В. Давыдов приводит два случая такого своего, как он выражается, «свидания» с Наполеоном. 21 октября Д. В. Давыдов, разбив большую партию отставших французов, гнал их перед собой — «катил головней», не будучи в состоянии по малочисленности своего отряда захватить всех в плен. «Надо было видеть, — пишет он, — как вся масса ужаснулась при появлении моих немирных путешественников, надобно быть свидетелем этого странного сочетания криков отчаяния с возгласами одобрительными, выстрелов защищающихся, с треском взлетавших на воздух зарядных ящиков; все это покрывалось громкими «ура»... моих казаков. Это более или менее продолжалось до времени появления французской кавалерии и за нею гвардии; тогда по данному мною сигналу вся партия отхлынула от дороги и начала строиться. Между тем гвардия Наполеона, посредине которой он сам находился, стала надвигаться. Вскоре часть кавалерии бросилась с дороги вперед и начала строиться с намерением отогнать нас далее. Я был совершенно убежден, что бой мне далеко не по силам, но я горел желанием погарцевать вокруг Наполеона и с честью отдать ему прощальный поклон за посещение его. Свидание наше было весьма недолговременно; умножение неприятельской кавалерии, которая тогда была еще в довольно изрядном состоянии, принудило меня вскоре оставить большую дорогу и отступить перед громадами, валившими одна за другой. Однако во время этого перехода я успел взять с бою в плен 180 человек при двух офицерах и до самого вечера конвоировал с приличным почетом Наполеона...»
Но когда французская кавалерия, потеряв массу лошадей от отсутствия корма, сошла почти на нет, партизанам все же не всегда была под силу правильная борьба с регулярным войском, сохранившим еще строй: залпами пехоты и артиллерии французы довольно удачно отбивались в таких случаях от наседавшего на них неутомимого врага. Старая гвардия Наполеона, отступавшая в полном порядке до самой Березины, была прямо недосягаема для партизанов.
«3 ноября, — пишет Д. В. Давыдов, — отряд гр. Ожаровского подошел к Куткову, а партия Сеславина, усиленная партией Фигнера, — к Зверовичам. Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеспами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашей ордой все пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, спешившего на соединение с ним. Заметив сие, гр. Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство этой части колонны неприятельской было таково, что мы весьма скоро разбили ее, захватив в плен генералов Альмераса и Бюрта, до 200 нижних чинов, четыре орудия и множество обоза. Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже за-пол-день. Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько не покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля... Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отставшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми... Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия противу сомкнутого европейского строя... Колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками».
Партизанские отряды и во время преследования наполеоновской армии действовали то в одиночку, то сообща. Так, узнав, что в деревне Ляхово остановился на дневку отряд генерала Ожеро[3], партизаны Давыдов, Сеславин и Фигнер соединились вместе, привлекли к себе гр. Орлова-Денисова, напали на Ляхово и принудили Ожеро положить оружие и сдаться в плен; подмогу, шедшую к Ожеро, они тоже разбили. Не мало затрудняли партизаны движение великой армии и тем, что, забегая вперед, портили всячески дорогу, разрушали мосты, гати и плотины на пути ее следования; благодаря постоянному соприкосновению с противником, партизаны всегда были великолепно осведомлены о планах и намерениях противника; захватывая неприятельскую почту, перехватывая курьеров, посылавшихся в отдельные корпусы или во Францию, а также ехавших оттуда, партизаны нарушали связь между отдельными частями армии и тем затрудняли их совместное действие, а, с другой стороны, доставляя все добытые сведения в главную квартиру, давали Кутузову возможность знать почти наверняка и о состоянии французской армии и обо всем ее движении. Партизаны поддерживали в то же время связь между главной армией и армиями Витгенштейна и Чичагова. Но, может быть, самым важным результатом деятельности партизанов был тот толчок, который они дали развитию народной войны. Бежавшие в местностях, занятых неприятелем, крестьяне, вооружаясь топорами, вилами, дубьем, у кого были и ружьями, предпринимали настоящие охоты за отсталыми французами, осмеливались даже нападать на отдельные мелкие отряды фуражиров, неосторожно забиравшихся далеко от своих главных сил. Эта народная партизанская война разрасталась сама по себе все сильнее и шире по мере дальнейшего вторжения французов вглубь страны, а но занятии ими Москвы приняла и очень серьезный характер.
С. Князьков.
Целиком тут http://www.museum.ru/1812/Library/sitin/book4_18.html
cp6.livejournal.com
Ожившей памятью по дорогам войны
В год 60-летия начала Великой Отечественной войны мы продолжаем публиковать боевые воспоминания ее участников. Коротко представим авторов.
Лидия Ивановна Зверева — доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Елецкого государственного педагогического университета.Ее муж, Андрей Дмитриевич Зверев, — доктор филологических наук, профессор кафедры современного русского языка того же университета.Георгий Владимирович Антюхин — доктор филологических наук, профессор кафедры истории журналистики Воронежского университета.
«Когда-нибудь мы вспомним это,и не поверится самим…»Л.И.Зверева
Эти строки известной песни неизменно приходят на ум, когда я думаю о Великой Отечественной…В канун войны чувство патриотизма в обществе было очень сильным. Несмотря на драматизм эпохи, Родина для каждого из нас стояла превыше всего. В 1941 году на ее защиту поднялся весь народ — не зря пели о войне «народной, священной». Наш девятый класс почти в полном составе ушел на фронт — в том числе и я, хотя мы, еще дети, мобилизации и не подлежали.Школа в городе Красном Лимане Донецкой области, где я училась, находилась у самой железной дороги. Из окон мы видели, как один за другим в сторону фронта мчались воинские эшелоны, а им навстречу, в тыл — санитарные поезда с ранеными. С одним из них уехали однажды на передовую Валя Зайцева, Лара Недоклепа, Аня Капшук. Их пример заразил остальных — все рвались в бой.Фронт быстро приближался к Донбассу. В сентябре 1941 года в школе расположился военный госпиталь. Занятия прекратились, и мы стали ухаживать за ранеными. Вскоре советские войска вынуждены были отойти дальше на восток. Немцы стояли уже у самого города. Я больше не раздумывала — попросилась в одну из отступающих частей санитаркой санвзвода.Летом 1943 года в битве на Курской дуге решался исход войны. В середине июля войска Второго Украинского фронта, в составе которых мне пришлось воевать, с тяжелыми боями продвигались вперед между Белгородом и Харьковом. Форсировали Северский Донец в районе Святогорска, выбили немцев с удобных позиций в береговых пещерах древнего монастыря и с боями же двинулись дальше по равнине.День 3 августа 1943 года, ставший моим последним фронтовым днем, я не забуду никогда. Во время короткой передышки перед величайшей в истории битвой шла интенсивная подготовка к броску на запад. В штабах совещались командиры. Нас, сидевших в окопах, готовили психологически. Каждый боец знал, что предстоит решающее сражение, от которого зависит судьба Родины. И все же я, девчонка, даже вообразить не могла, что всем нам предстоит. По-детски верилось: ничего со мной не случится, роковая пуля пролетит мимо…Утро 3 августа началось с грандиозной артподготовки. Враз загрохотали тысячи орудий, заработали «Катюши», полетели на бреющем полете самолеты-штурмовики — все это через наши головы обрушилось на немецкие позиции. Мы вжимались в землю, каждая минута казалась вечностью, было ощущение: этот огненный ад не кончится никогда. Можно было себе представить, что творилось на немецких позициях… И ужас отступал перед гордостью за нашу армию, порождавшей уверенность: мы победим.Наконец прокатилась команда: «Вперед!» Я, как и все, выскочила из окопа и мгновенно поняла, что артподготовка далеко не до конца подавила огневую мощь немцев. Мы наткнулись на яростное сопротивление. В первые же минуты атаки справа от меня осколком немецкой мины раскроило череп парнишке — накануне вечером он принес в окопы почту, решил остаться до утра — а утром встретил свою смерть. Я бежала сквозь дым, панически боясь отстать от цепи и потеряться в этом кошмаре. Слева упал капитан Вяткин, наш командир. Быстро перевязала ему рану, и мы вновь устремились вперед. Вдруг — взрыв мины. Мне обожгло ноги. Однако я не остановилась. Земля вокруг буквально кипела от пуль и осколков, рвалась в клочья. Вдобавок — неимоверная жара. В общей оглушительной какофонии очередного взрыва я не услышала: что-то ударило в голову, лицо мгновенно залилось кровью — я упала как подкошенная и потеряла сознание…Пришла в себя, когда меня перевязывали. Мимо выползал из боя пожилой солдат, раненный в руку и щеку. Мой спаситель крикнул ему: «Доставь девчонку в санвзвод! Тащи ее вдоль этого провода, — добавил он, — попадете на наш командный пункт, там вами займутся», — и побежал на линию огня.Командный пункт оказался обыкновенным окопом, в котором находилось всего два человека и телефон. Нам указали, где санвзвод. Идти я не могла, солдат донес меня до пещеры под обрывом, где раненым оказывали первую медицинскую помощь перед отправкой в тыл. Мучила жара, боль приобрела характер общей слабости. Просила пить, но врач запретил. Когда он вышел из пещеры, я все же отхлебнула у кого-то глоток — и тут же потеряла сознание.Очнулась на телеге. Потом ехали на грузовой машине. Медицинская карта раненого, оформляемая в санвзводе при черепном, как у меня, ранении, имела красную диагональную полосу, что означало срочную эвакуацию. Действительно, задержки нигде не было. Вечером грузовик остановился у полевого госпиталя на краю какого-то селения. После передовой я оказалась в сказке: закатное солнце, мирная тишина, зеленый, будто нарисованный, луг, спокойные, в чистых халатах, люди, по-домашнему ужинавшие на вольном воздухе… Здесь врач осмотрел меня, предложил поесть, но я не смогла. Уже с другой машиной отправилась дальше. К ночи прибыли на железнодорожную станцию. Нас разместили в разбитом здании вокзала, пол которого был застелен соломой. Носилки с ранеными стояли по всему огромному залу с выбитыми стеклами. Гуляли ледяные сквозняки. Ночью я замерзла и начала пищать: «Мне холодно!» С соседних носилок донеслось: «А ты укройся соломой». Одной рукой (вторая не двигалась) нагребла на себя соломы и кое-как согрелась.Утром нас погрузили в теплушки санитарного эшелона. Никакого тепла там, конечно, не было. По обе стороны шли двухъярусные нары. Поскольку я была маленькая и легкая, мои носилки поставили на второй ярус.Ехали двое суток. Никто из медиков раненых не сопровождал. Никакого ухода, никакой еды. Мы не роптали, отлично понимая, что для этого попросту не хватает людей — они нужны на передовой.Фронт грохотал совсем рядом. В первую же ночь пути на каком-то перегоне немцы обнаружили нас и начали бомбежку. Поезд остановился. Раненые, кто мог, выскакивали из вагонов и бросались врассыпную. Я не то что бегать — встать-то не могла и с ужасом ждала, когда очередной взрыв накроет наш вагон. Дождалась! Вздрогнула земля, вагон сильно качнуло. Лежавший слева солдат, почти до пояса замурованный в гипс, чуть приподнялся — и тут же был насмерть сражен осколком в голову.Когда все стихло, стали собирать убитых и сзывать разбежавшихся. К счастью, пути оказались не поврежденными. Долго не могли найти паровозного машиниста, со страху удравшего Бог знает куда. Наконец двинулись дальше.Следующей ночью прибыли в город Россошь Воронежской области — конечный пункт маршрута. Нас выносили из вагонов местные жители, собравшиеся к эшелону в огромном количестве. Никогда не забуду испытанного тогда чувства благодарности к этим людям.Ждать, когда отвезут в госпиталь, пришлось долго — машин не хватало. Вся привокзальная площадь была уставлена носилками с ранеными. Я подняла голову и вздрогнула: казалось, в лунном свете передо мной простирается древнее русское поле после побоища.Мне предстояла трепанация черепа. Оперировал знаменитый нейрохирург профессор Кессель. Как он оказался в Россоши? Пути войны неисповедимы… В любом случае мне крупно повезло.Первые три недели врачей занимало в основном мое черепное ранение. По сравнению с ним ранения руки и ноги казались мелочью. Между тем осколки костей в этих ранах позже дали себя знать. Это случилось после эвакуации в глубокий тыл — в город Балашов Саратовской области. Здесь занялись наконец моими руками и ногами. Постепенно я начала вставать. Дальнейший путь лежал в Тбилиси — во фронтовой женский госпиталь.В Тбилиси лечилась долго. Из раны на лбу выходили костные осколки, она не заживала. Нога перестала разгибаться. Помогли горячие ванны и массаж. Нога выпрямилась. А вот рану на лбу врачам так и не удалось одолеть: она продолжала выделять осколки костей. Вдобавок начало расти образование, именуемое в народе «диким мясом». В таком состоянии меня и выписали — с забинтованной незажившей раной. После черепного ранения полагался отпуск на два месяца, и я отправилась домой, в Донбасс. Поезда ходили от случая к случаю, притом только товарные. От Тбилиси до родной станции Нырково Луганской области добиралась две недели. Денег не было ни копейки, в госпитале получила сухой паек всего на три дня. Последние 40 километров брела пешком — пути разрушены, автобусов и машин и в помине нет. Как потом оказалось, эти 40 километров я шла по минному полю, на котором успел вырасти чертополох в два человеческих роста и которое только начали разминировать наши саперы. Однако судьба смилостивилась надо мной, и я наконец ступила на порог разбитого снарядами отчего дома, обняла измученных войной и оккупацией родителей и сестру…Когда отпуск закончился, я пошла в военкомат. Оттуда меня направили на медицинскую комиссию. Фронт между тем откатился далеко на запад. Врачи сказали: «Пусть теперь воюют мужчины, ты и так много сделала, теперь иди доучиваться в школу». Демобилизована я была в апреле 1944 года как инвалид Великой Отечественной войны. Папа сказал: «Через месяц начнутся выпускные экзамены в 10-х классах. Тебе надо окончить школу сейчас, чтобы не терять год».И я доучилась, получила аттестат, поступила в Харьковский государственный университет на русское отделение филологического факультета, вышла замуж, родила сына, окончила аспирантуру в Черновицком университете на кафедре русской литературы, защитила кандидатскую, потом докторскую диссертацию, получила звание профессора. В Черновицком университете проработала 40 лет. После распада Советского Союза в вузах Украины началось резкое сокращение объема преподавания русского языка и литературы. Мы с мужем, Андреем Дмитриевичем Зверевым, тоже профессором-русистом, вынуждены были искать работу в России. В 1993 году приняли приглашение ректора Елецкого пединститута (ныне — государственный педагогический университет) и переехали в Елец. Было нелегко. Но помогла фронтовая закалка. Впрочем, это уже совсем другая история.
Впереди была целая жизнь…А.Д.Зверев
Родился я 12 июля 1924 года в селе Петровка Вторая Александровского района Донецкой области в семье крестьянина. Отец, Зверев Дмитрий Александрович, окончил церковноприходскую школу, воевал в 1914-1917 годах, дослужился до звания фельдфебеля. Мать, Зверева Горпина Емельяновна, в девичестве Сакулина, была родом из соседнего села Никольское.Петровка Вторая (раньше — Виноградово, по фамилии здешнего помещика) расположена на границе Донецкой, Харьковской и Днепропетровской областей. Две трети жителей — русские, переселенцы из Курской области (Зуевы, Журавлевы, Винокуровы, Трошины, Шилкины, Ходины), остальные — украинцы (Десенки, Зелики, Коваленки, Мирошниченки, Чередниченки), выходцы с Полтавщины. Окрестные села — Никольское, Полтава, Гедино, Ивановка и другие — украинские, и лишь одно — Знаменовка, расположенное в трех километрах от Петровки, — русское.Семья наша была смешанной: дед по отцовской линии — украинец, бабушка — русская, не знавшая ни одного украинского слова. Моя мать совсем не говорила по-русски. В семье, как и в селе в целом, общались на весьма своеобразном наречии — используя по большей части украинские слова, но в русском произношении: «Шо ты гаворыш?», «Якой ты швыдкий!», «Пайдем на рэчку?»В Петровке Второй была только начальная школа. Средняя же находилась в районном центре Александровке, в 12 километрах от Петровки. Учась там, я жил на квартире и каждую субботу пешком отправлялся домой.В начале июня 1941 года мы получили аттестаты зрелости, а несколько дней спустя на нашу страну напала гитлеровская Германия. Уже в октябре в селе появились немцы. Дико и странно было видеть здесь людей в грязно-зеленой форме, которые вели себя как «освободители», но в то же время нещадно мародерствовали. За первой волной немцев нахлынула вторая. Эти начали создавать полицейские участки, охотиться на коммунистов и комсомольцев. Агитируя за частную собственность, колхозы тем не менее разгонять не спешили: так удобнее было управлять населением.Весной 1942 года линия фронта приблизилась к нам вплотную и на какое-то время стабилизовалась по реке Самаре: на северном берегу были наши, на южном — немцы. Жителей Петровки выгнали из села. Побросав в тачку самое необходимое, мы ушли на хутор Ново-Петровский, лежавший в 5-6 километрах от Петровки.В октябре 1942 года немцы собрали со всего района молодых людей в возрасте 16-17 лет и отправили сначала в Краматорск, затем в Славянск и Константиновку — изолировали, чтобы исключить возможность пополнения рядов Советской Армии. В начале 1943 года нас погнали пешком на Запорожье. Оттуда — эшелоном в город Шацк, районный центр Волынской области, и расселили по баракам. Вскоре мы узнали, что в окрестных лесах действуют партизаны. Несколько парней, в том числе и я, совершили побег с целью присоединиться к одному из отрядов. С большими трудностями, с помощью местного населения удалось установить контакт с отрядом имени Жукова. Нас долго проверяли, затем приняли. Через месяц командование отряда решило напасть на гарнизон Шацка. Операция прошла успешно: освободили всех наших товарищей, уничтожили несколько десятков немцев, захватили оружие, боеприпасы, обмундирование, продукты. Боевое крещение прошло успешно, мы стали полноправными партизанами.В нашем регионе действовало сначала два партизанских отряда — имени Жукова и имени Ворошилова. Вскоре появился еще один — имени Зеленина. Это связано с тем, что приток людей в партизаны в начале 1944 года заметно увеличился. Три отряда составили партизанскую бригаду, которой присвоили имя В.И.Ленина. Комбригом был назначен капитан Катков. Бригада наносила фашистам большой урон. Было пущено под откос свыше 20 воинских эшелонов, разгромлены десятки хорошо укрепленных гарнизонов. Все это находило отражение в «стенной» газете отряда имени Зеленина, которую выпускал я.Однажды разведчики доложили: в направлении одного из хуторов движется группа немцев и мадьяр численностью свыше 50 человек, хорошо вооруженных (на подводах везли минометы, тяжелые пулеметы). Командование распорядилось устроить им засаду и уничтожить. Выделили две роты. Мы заняли удобную позицию. Когда появился противник, открыли огонь, потом бросились в атаку. Передо мной оказался громадный мадьяр, вооруженный длинной винтовкой со штыком. Я схватил обеими руками его винтовку и рванул на себя. К моему удивлению, тот не сопротивлялся, выпустил оружие и поднял руки. Мы взяли в плен одиннадцать человек — все мадьяры. По пути в отряд они не переставая твердили: «Гитлер капут» и жестами давали понять о готовности воевать против немцев. Но в штабе распорядились по-другому: на следующий день пленных расстреляли. Мне их было жаль, особенно «моего» великана. С другой стороны, кто мог дать гарантию, что в критической ситуации мадьяры не ударят нам в спину? На войне как на войне…Я пробыл в отряде девять месяцев. За это время мы уничтожили железнодорожный состав, освободили сотни людей, угонявшихся в Германию, захватили легковую машину с ценными документами, отправленными затем в Москву, разгромили полицейские участки в нескольких крупных селах.1 августа 1944 года партизанский отряд имени Зеленина оказался в тылу наступавших советских войск. После ряда совместных с ними операций его расформировали. Меня направили в запасной полк, а через месяц — на фронт (Второй Белорусский). Практически сразу я попал в бой, был тяжело ранен и эвакуирован в город Боржоми, где пролежал в госпитале более полугода, перенес две серьезные операции. День Победы встретил в Тбилиси.В Петровку вернулся в середине мая 1945 года. Мне было 20 лет. В октябре 1945 года поступил на филологический факультет Харьковского госуниверситета. Впереди была еще целая жизнь…
Дорогами войны по пушкинским местамГ.В.Антюхин
Последняя довоенная осень в Воронеже — теплая, ласковая, солнечная. В голубом чистом небе — ни облачка. Сады и парки горят золотом и багрянцем. Падают на асфальт зрелые каштаны. Все семьи еще вместе, все отцы и старшие братья пока живы…Я вышел из дома и направился к вокзалу, откуда мы с товарищем уезжали в далекую Ригу учиться в военной школе. Было мне восемнадцать лет.19 июня 1941 года курсанты школы в полном составе выехали на «учения» в Литву, поближе к границе. Здесь на случай военных действий уже успели подготовить укрытия, наладить связь. Днем мы строили фортификационные сооружения, ночью их охраняли.В ночь на 22 июня 1941 года мне как раз довелось стоять на посту. Едва рассвело, высоко в небе загудел самолет. Очень скоро я убедился: не наш!Началось отступление. Из Прибалтики потянулись беженцы. Каждый день — обстрелы и бомбежки.29 июня мы находились чуть южнее городка Остров близ Пушкинского заповедника. Дальше двинулись на Псков, минуя Тригорское, Михайловское, Новоржев — святые пушкинские места. Утром 3 июля вышли на широкий зеленый луг Завеличья, на лодках переправились через реку Великую и высадились у былинных стен Псковского кремля.В Пскове пробыли несколько дней. Все здесь связано с именем Пушкина, исходившего город вдоль и поперек. В ту пору он создавал трагедию «Борис Годунов»…В середине июля наши части «потеряли» противника. Это грозило непредсказуемыми последствиями. Нас, четырех курсантов, вызвал к себе батальонный комиссар Савин — герой гражданской войны, еще тогда награжденный орденом Красного Знамени, и поставил задачу: вести разведку, следуя в направлении Новоржева, ближайшего к Михайловскому городка (верст 30 от пушкинских владений).Пешком идти далеко. «Мобилизовали» какую-то фанерную полуторку с надписью на борту «Хлеб». Доехали на ней до Новоржева, не встретив ни одного немецкого солдата. Город невзрачный, с единственной, по сути, улицей. Пушкин посвятил Новоржеву шутливое стихотворение:
Есть в России город ЛугаПетербургского округа;Хуже не было б сегоГородишки на примете,Если б не было на светеНоворжева моего.
Мы остановили машину на окраине, у водопроводной колонки, из которой беспрестанно текла вода. Видим, идет старушка с ведром.— Бабушка, где тут наши?— Ваши, — отвечает старушка, — не знаю где, а ихние вон на том конце улицы обедают…И правда, стоят два танка, рядом немцы что-то едят и пьют. Что ж, задание выполнено: враг обнаружен. Развернули полуторку и понеслись, выжимая из нее все, что можно.Новоржев в ходе боевых действий был полностью уничтожен, а после войны отстроен заново. Я храню фотографию старого Новоржева, глядя на которую, живо вспоминаю горячее лето сорок первого.Вскоре линия фронта здесь стабилизировалась. Я побывал во многих населенных пунктах, помнящих Пушкина: Порхов, Дно, Дедовичи, Локня. В Боровичах одно время находился наш госпиталь.2 декабря мне присвоили первое офицерское звание — младший лейтенант — и направили в Москву. Прибыл туда рано утром 5 декабря. В первый же день купил томик стихов А.С.Пушкина. Он прошел со мной фронтовыми дорогами от Москвы до Берлина. И теперь стоит в моем кабинете на самом почетном месте.
mosjour.ru
Памяти полковника Чернецова В.М. и его партизан
Чернецов Василий Михайлович родился 22 марта 1890 г. в станице Калитвенской Донецкого округа Области Войска Донского.Образование получал в Каменском реальном училище, в 1909 г. окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище.
В Первую Мировую вошёл в чине сотника, в составе 26-го Донского казачьего полка (4-ая Донская казачья дивизия). Выделялся отвагой и бесстрашием, был лучшим офицером-разведчиком дивизии, трижды ранен в боях. В 1915 году В. М. Чернецов возглавил сводный партизанский отряд 4-ой Донской казачьей дивизии. И отряд этот рядом блестящих дел покрыл неувядаемой славой себя и своего молодого командира. За воинскую доблесть, боевое отличие в службе и храбрость Чернецов был произведен в подъесаулы и есаулы, и награжден орденами Святого Станислава 3-й степени, Святого Святослава 2-й степени с мечами, Святого Владимира с мечами, Святой Анны 4-й степени, Святой Анны 3-й степени, а также Георгиевским оружием. Последнее ранение в январе 1917 г. После выздоровления - комендант Макеевских рудников.
После Октябрьского большевистского переворота, для сопротивления захватившим власть большевикам, не признавший власть Советов Донской Атаман А.М.Каледин рассчитывал на донские казачьи дивизии, из которых планировалось выделить здоровое ядро, до их же прибытия основная тяжесть борьбы должна была лечь на импровизированные отряды, формировавшиеся, главным образом, из учащейся молодежи. «Идеалистически настроенная, действенная, учащаяся молодежь – студенты, гимназисты, кадеты, реалисты, семинаристы, - оставив школьную скамью, взялись за оружие – часто против воли родителей и тайно от них – спасать погибавший Дон, его свободу, его «вольность».
Самым активным организатором партизан и стал есаул В.М.Чернецов. Отряд был сформирован 30 ноября 1917 г. Партизанский отряд есаула В.М.Чернецова перебрасывался с фронта на фронт, исколесив всю Область Войска Донского, неизменно отбивая накатывавшиеся на Дон большевистские орды. Отряд В.М.Чернецова был едва ли не единственной действующей силой Атамана А.М.Каледина.
В конце ноября, на собрании офицеров в Новочеркасске, молодой есаул обратился к ним со следующими словами: «Я пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят „товарищи", я буду знать, за что; но за что они вздернут вас, когда придут?». Но большая часть слушателей осталась глуха к этому призыву: из присутствовавших около 800 офицеров записались сразу... 27. В.М.Чернецов возмутился: «Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы,– лишил содержания. Позор!» Эта горячая речь нашла отклик – записалось еще 115 человек. Однако на следующий день, на фронт к станции Лихая отправилось только 30 человек, остальные «распылились».
Маленький партизанский отряд В.М.Чернецова составили, преимущественно, ученики средних учебных заведений: кадеты, гимназисты, реалисты и семинаристы. 30 ноября 1917 года чернецовский отряд убыл из Новочеркасска в северном направлении. На протяжении полутора месяцев партизаны Чернецова действуют на воронежском направлении, одновременно с этим выделяя силы на поддержание порядка внутри Донской области.
Говоря о составе отряда В.М.Чернецова, участник тех событий отмечал: «…я не ошибусь, наметив в юных соратниках Чернецова три общие черты: абсолютное отсутствие политики, великая жажда подвига и очень развитое сознание, что они, еще вчера сидевшие на школьной скамье, сегодня встали на защиту своих внезапно ставших беспомощными старших братьев, отцов и учителей. И сколько слез, просьб и угроз приходилось преодолевать партизанам в своих семьях, прежде чем выйти на влекущий их путь подвига под окнами родного дома!»
Отряд имел переменную, «плавающую» численность и структуру. В последний свой поход из Новочеркасска В.М.Чернецов выступил уже со «своей» артиллерией: 12 января 1918 г. из Добровольческой армии ему были переданы артиллерийский взвод (два орудия), пулеметная команда и команда разведчиков Юнкерской батареи, под общим командованием подполковника Д.Т.Миончинского. 15 января 1918 г. В.М.Чернецов двинулся на север. Его отряд занимает станцию Зверево, затем Лихую. По поступившим данным, красные захватывают Зверево, отрезая отряд от Новочеркасска, к счастью, это был только налет и красные там не задержались. Передав оборону Зверево офицерской роте, В. М. Чернецов концентрирует свой отряд для обороны Лихой, представлявшей собой важный железнодорожный узел на скрещивании двух линий: Миллерово – Новочеркасск и Царицын – Первозвановка.
К этому моменту в отряде 27-летнего есаула 3 сотни: первая – под командой поручика Василия Курочкина, вторая – есаула Брылкина (находилась в отделе, охраняя линию Зверево – Новочеркасск) и третья – штаб-ротмистра Иноземцева. Способный только наступать В.М.Чернецов решает захватить станцию и станицу Каменскую, следующую по пути на север от Лихой. У разъезда Северо-Донецкий чернецовцы встретились с противником. Боевые действия еще чередуются с переговорами и парламентеры с красной стороны предлагают разойтись. Неприятным сюрпризом тут явилось то, что против партизан вместе с красногвардейцами действуют и казаки, правда, составлявшие левый фланг противника станичники сообщили, что стрелять не будут. Прибывший лично к месту переговоров Чернецов приказал открыть огонь. Особого ожесточения не было: когда партизаны приблизились на 800 шагов красные стали отступать, казаки в бою фактически не участвовали, а 12-я Донская казачья батарея, хоть и вела огонь по партизанам, но шрапнель специально ставилась на высокий разрыв и вреда практически не причиняла. Утром чернецовцы без боя заняли оставленную красными Каменскую.
Казачье население встретило их весьма дружелюбно, молодежь записывалась в отряд (из учащихся станицы Каменской была образована 4-я сотня), бывшие в станице офицеры сформировали дружину, дамским кружком на вокзале был устроен питательный пункт. Спустя три часа партизаны, с двумя орудиями бросились назад: офицерская рота была выбита с Лихой, путь к Новочеркасску отрезан, противник – в тылу. Вместо похода на Глубокую пришлось опять обращаться назад. Бой был удачен: захвачен вагон со снарядами, 12 пулеметов, противник потерял более ста человек только убитыми. Но также велики были и потери партизан, был ранен «правая рука» Чернецова – поручик Курочкин.
20 января, из станицы Каменской, куда вернулись партизаны, начался последний поход уже полковника Чернецова (за взятие Лихой он был произведен «через чин» Атаманом А.М.Калединым). По плану, В.М.Чернецов с сотней своих партизан, офицерским взводом и одним орудием должен был обойти Глубокую, а две сотни с оставшимся орудием штабс-капитана Шперлинга под общей командой Романа Лазарева должны были ударить в лоб. Планировалась одновременная атака с фронта и тыла, причем обходная колонна должна была разобрать железнодорожный путь, перерезав, таким образом, пути отхода.
Молодой начальник переоценил силы свои и своих партизан: вместо выхода к месту атаки в полдень заплутавшие в степи партизаны вышли на рубеж атаки только к вечеру. Первый опыт отрыва от железной дороги вышел комом. Однако не привыкший останавливаться Чернецов решил, не дожидаясь утра, атаковать сходу. «Партизаны, как всегда, шли в рост, - вспоминал один из чернецовцев, - дошли до штыкового удара, ворвались на станцию, но их оказалось мало – с юга, со стороны Каменской, никто их не поддержал, атака захлебнулась; все три пулемета заклинились, наступила реакция – партизаны стали вчерашними детьми». Орудие также вышло из строя. В темноте вокруг В.М.Чернецова собралось около 60 партизан из полутора сотен атаковавших Глубокую.Переночевав на окраине поселка и исправив орудие чернецовцы, голодные и почти без патронов, стали отступать на Каменскую.
Тут Василий Михайлович допустил роковую ошибку: желая испробовать исправленное орудие, он приказал дать несколько выстрелов по окраине Глубокой, где собирались красногвардейцы. Командовавший артиллеристами подполковник Миончинский предупреждал, что тем самым он рассекретит присутствие партизан и уйти от казачьей конницы будет затруднительно. Но… снаряды легли хорошо, и под радостные возгласы партизан орудие выпустило еще десяток снарядов, после чего отряд двинулся в обратный путь. Через некоторое время путь отступления оказался перерезан конной массой. Это были казаки войскового старшины Голубова. Чернецов решил принять бой.
Три десятка партизан при одном орудии приняли бой против пяти сотен конницы, орудия бывшей Лейб-гвардии 6-й Донской казачьей батареи открыли огонь. Стрелявшая без офицеров батарея показала отличную гвардейскую выучку.
Собравшиеся вокруг полковника В.М.Чернецова партизаны и юнкера-артиллеристы залпами отражали атаки казачьей конницы. «Полковник Чернецов громко поздравил всех с производством в прапорщики. Ответом было немногочисленное, но громкое «Ура!». Но казаки, оправившись, не оставляя мысли смять нас и расправиться с партизанами за их нахальство, повели вторую атаку. Повторилось то же самое. Полковник Чернецов опять поздравил нас с производством, но в подпоручики. Снова последовало «Ура!». Казаки пошли в третий раз, видимо решив довести атаку до конца, полковник Чернецов подпустил атакующих так близко, что казалось, что уже поздно стрелять и что момент упущен, как в этот момент раздалось громкое и ясное «Пли!». Грянул дружный залп, затем другой, третий, и казаки, не выдержав, в смятении повернули обратно, оставив раненых и убитых. Полковник Чернецов поздравил всех с производством в поручики, опять грянуло «Ура!» и, партизаны к которым успели подойти многие из отставших, стали переходить на другую сторону оврага, для отхода далее». И в этот момент В.М.Чернецов был ранен в ногу. Не имея возможности спасти своего обожаемого начальника, юные партизаны решили умереть вместе с ним и залегли кругом с радиусом в 20-30 шагов, в центре – раненый В.М.Чернецов.
Тут последовало предложение… о перемирии. Партизаны сложили оружие, передние казаки тоже, но нахлынувшие сзади массы быстро превратили чернецовцев из «братьев» в пленных. Послышались призывы: «Бей их, под пулемет всех их…» Партизан раздели и погнали в одном белье по направлению к Глубокой. Бывший войсковой старшина Николай Голубов, метивший в донские атаманы, глава революционной казачьей силы хотел предстать перед поверженным врагом в лучшем свете, «чтобы Чернецов и мы видели не разнузданность, а строевые части. Он обернулся назад и зычно крикнул: «Командиры полков – ко мне!». Два урядника, нахлестнув лошадей, а по дороге и партизан, вылетели вперед. Голубов им строго приказал: «Идти в колонне по шести. Людям не сметь покидать строя. Командирам сотен идти на своих местах!».
Поступило известие о том, что чернецовцы со стороны Каменской продолжают наступление. Угрожая всем пленным смертью, Голубов заставил Чернецова написать приказание об остановке наступления. И развернул свои полки в сторону наступавших, оставив с пленными небольшой конвой. Воспользовавшись моментом (приближение трех всадников), Чернецов ударил в грудь председателя Донревкома Подтелкова и закричал: «Ура! Это наши!». С криком «Ура! Генерал Чернецов!» партизаны бросились врассыпную, растерявшийся конвой дал возможность некоторым спастись.
Раненый Чернецов был захвачен Подтелковым. «По дороге Подтелков издевался над Чернецовым – Чернецов молчал. Подтелков выхватил шашку, рубанул его по лицу, и через пять минут казаки ехали дальше, оставив в степи изрубленный труп Чернецова.
Чернецова похоронили сначала на кладбище хутора Иванкова (территория нынешнего поселка Глубокого) местные казаки. Лишь только после казачьего восстания весной 1918 г. и освобождения Дона от большевиков, гроб с телом героя перевезли в Новочеркасск, где перезахоронили с подобающими воинскими почестями.
Остатки Чернецовского отряда ушли 9 февраля 1918 года с Добровольческой Армией в 1-й Кубанский (Ледяной) поход, влившись в ряды Партизанского полка.
А. Марыняк
pereklichka.livejournal.com
Памяти полковника Чернецова В.М. и его партизан
Чернецов Василий Михайлович родился 22 марта 1890 г. в станице Калитвенской Донецкого округа Области Войска Донского.Образование получал в Каменском реальном училище, в 1909 г. окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище.
В Первую Мировую вошёл в чине сотника, в составе 26-го Донского казачьего полка (4-ая Донская казачья дивизия). Выделялся отвагой и бесстрашием, был лучшим офицером-разведчиком дивизии, трижды ранен в боях. В 1915 году В. М. Чернецов возглавил сводный партизанский отряд 4-ой Донской казачьей дивизии. И отряд этот рядом блестящих дел покрыл неувядаемой славой себя и своего молодого командира. За воинскую доблесть, боевое отличие в службе и храбрость Чернецов был произведен в подъесаулы и есаулы, и награжден орденами Святого Станислава 3-й степени, Святого Святослава 2-й степени с мечами, Святого Владимира с мечами, Святой Анны 4-й степени, Святой Анны 3-й степени, а также Георгиевским оружием. Последнее ранение в январе 1917 г. После выздоровления - комендант Макеевских рудников.
После Октябрьского большевистского переворота, для сопротивления захватившим власть большевикам, не признавший власть Советов Донской Атаман А.М.Каледин рассчитывал на донские казачьи дивизии, из которых планировалось выделить здоровое ядро, до их же прибытия основная тяжесть борьбы должна была лечь на импровизированные отряды, формировавшиеся, главным образом, из учащейся молодежи. «Идеалистически настроенная, действенная, учащаяся молодежь – студенты, гимназисты, кадеты, реалисты, семинаристы, - оставив школьную скамью, взялись за оружие – часто против воли родителей и тайно от них – спасать погибавший Дон, его свободу, его «вольность».
Самым активным организатором партизан и стал есаул В.М.Чернецов. Отряд был сформирован 30 ноября 1917 г. Партизанский отряд есаула В.М.Чернецова перебрасывался с фронта на фронт, исколесив всю Область Войска Донского, неизменно отбивая накатывавшиеся на Дон большевистские орды. Отряд В.М.Чернецова был едва ли не единственной действующей силой Атамана А.М.Каледина.
В конце ноября, на собрании офицеров в Новочеркасске, молодой есаул обратился к ним со следующими словами: «Я пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят „товарищи", я буду знать, за что; но за что они вздернут вас, когда придут?». Но большая часть слушателей осталась глуха к этому призыву: из присутствовавших около 800 офицеров записались сразу... 27. В.М.Чернецов возмутился: «Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы,– лишил содержания. Позор!» Эта горячая речь нашла отклик – записалось еще 115 человек. Однако на следующий день, на фронт к станции Лихая отправилось только 30 человек, остальные «распылились».
Маленький партизанский отряд В.М.Чернецова составили, преимущественно, ученики средних учебных заведений: кадеты, гимназисты, реалисты и семинаристы. 30 ноября 1917 года чернецовский отряд убыл из Новочеркасска в северном направлении. На протяжении полутора месяцев партизаны Чернецова действуют на воронежском направлении, одновременно с этим выделяя силы на поддержание порядка внутри Донской области.
Говоря о составе отряда В.М.Чернецова, участник тех событий отмечал: «…я не ошибусь, наметив в юных соратниках Чернецова три общие черты: абсолютное отсутствие политики, великая жажда подвига и очень развитое сознание, что они, еще вчера сидевшие на школьной скамье, сегодня встали на защиту своих внезапно ставших беспомощными старших братьев, отцов и учителей. И сколько слез, просьб и угроз приходилось преодолевать партизанам в своих семьях, прежде чем выйти на влекущий их путь подвига под окнами родного дома!»
Отряд имел переменную, «плавающую» численность и структуру. В последний свой поход из Новочеркасска В.М.Чернецов выступил уже со «своей» артиллерией: 12 января 1918 г. из Добровольческой армии ему были переданы артиллерийский взвод (два орудия), пулеметная команда и команда разведчиков Юнкерской батареи, под общим командованием подполковника Д.Т.Миончинского. 15 января 1918 г. В.М.Чернецов двинулся на север. Его отряд занимает станцию Зверево, затем Лихую. По поступившим данным, красные захватывают Зверево, отрезая отряд от Новочеркасска, к счастью, это был только налет и красные там не задержались. Передав оборону Зверево офицерской роте, В. М. Чернецов концентрирует свой отряд для обороны Лихой, представлявшей собой важный железнодорожный узел на скрещивании двух линий: Миллерово – Новочеркасск и Царицын – Первозвановка.
К этому моменту в отряде 27-летнего есаула 3 сотни: первая – под командой поручика Василия Курочкина, вторая – есаула Брылкина (находилась в отделе, охраняя линию Зверево – Новочеркасск) и третья – штаб-ротмистра Иноземцева. Способный только наступать В.М.Чернецов решает захватить станцию и станицу Каменскую, следующую по пути на север от Лихой. У разъезда Северо-Донецкий чернецовцы встретились с противником. Боевые действия еще чередуются с переговорами и парламентеры с красной стороны предлагают разойтись. Неприятным сюрпризом тут явилось то, что против партизан вместе с красногвардейцами действуют и казаки, правда, составлявшие левый фланг противника станичники сообщили, что стрелять не будут. Прибывший лично к месту переговоров Чернецов приказал открыть огонь. Особого ожесточения не было: когда партизаны приблизились на 800 шагов красные стали отступать, казаки в бою фактически не участвовали, а 12-я Донская казачья батарея, хоть и вела огонь по партизанам, но шрапнель специально ставилась на высокий разрыв и вреда практически не причиняла. Утром чернецовцы без боя заняли оставленную красными Каменскую.
Казачье население встретило их весьма дружелюбно, молодежь записывалась в отряд (из учащихся станицы Каменской была образована 4-я сотня), бывшие в станице офицеры сформировали дружину, дамским кружком на вокзале был устроен питательный пункт. Спустя три часа партизаны, с двумя орудиями бросились назад: офицерская рота была выбита с Лихой, путь к Новочеркасску отрезан, противник – в тылу. Вместо похода на Глубокую пришлось опять обращаться назад. Бой был удачен: захвачен вагон со снарядами, 12 пулеметов, противник потерял более ста человек только убитыми. Но также велики были и потери партизан, был ранен «правая рука» Чернецова – поручик Курочкин.
20 января, из станицы Каменской, куда вернулись партизаны, начался последний поход уже полковника Чернецова (за взятие Лихой он был произведен «через чин» Атаманом А.М.Калединым). По плану, В.М.Чернецов с сотней своих партизан, офицерским взводом и одним орудием должен был обойти Глубокую, а две сотни с оставшимся орудием штабс-капитана Шперлинга под общей командой Романа Лазарева должны были ударить в лоб. Планировалась одновременная атака с фронта и тыла, причем обходная колонна должна была разобрать железнодорожный путь, перерезав, таким образом, пути отхода.
Молодой начальник переоценил силы свои и своих партизан: вместо выхода к месту атаки в полдень заплутавшие в степи партизаны вышли на рубеж атаки только к вечеру. Первый опыт отрыва от железной дороги вышел комом. Однако не привыкший останавливаться Чернецов решил, не дожидаясь утра, атаковать сходу. «Партизаны, как всегда, шли в рост, - вспоминал один из чернецовцев, - дошли до штыкового удара, ворвались на станцию, но их оказалось мало – с юга, со стороны Каменской, никто их не поддержал, атака захлебнулась; все три пулемета заклинились, наступила реакция – партизаны стали вчерашними детьми». Орудие также вышло из строя. В темноте вокруг В.М.Чернецова собралось около 60 партизан из полутора сотен атаковавших Глубокую.Переночевав на окраине поселка и исправив орудие чернецовцы, голодные и почти без патронов, стали отступать на Каменскую.
Тут Василий Михайлович допустил роковую ошибку: желая испробовать исправленное орудие, он приказал дать несколько выстрелов по окраине Глубокой, где собирались красногвардейцы. Командовавший артиллеристами подполковник Миончинский предупреждал, что тем самым он рассекретит присутствие партизан и уйти от казачьей конницы будет затруднительно. Но… снаряды легли хорошо, и под радостные возгласы партизан орудие выпустило еще десяток снарядов, после чего отряд двинулся в обратный путь. Через некоторое время путь отступления оказался перерезан конной массой. Это были казаки войскового старшины Голубова. Чернецов решил принять бой.
Три десятка партизан при одном орудии приняли бой против пяти сотен конницы, орудия бывшей Лейб-гвардии 6-й Донской казачьей батареи открыли огонь. Стрелявшая без офицеров батарея показала отличную гвардейскую выучку.
Собравшиеся вокруг полковника В.М.Чернецова партизаны и юнкера-артиллеристы залпами отражали атаки казачьей конницы. «Полковник Чернецов громко поздравил всех с производством в прапорщики. Ответом было немногочисленное, но громкое «Ура!». Но казаки, оправившись, не оставляя мысли смять нас и расправиться с партизанами за их нахальство, повели вторую атаку. Повторилось то же самое. Полковник Чернецов опять поздравил нас с производством, но в подпоручики. Снова последовало «Ура!». Казаки пошли в третий раз, видимо решив довести атаку до конца, полковник Чернецов подпустил атакующих так близко, что казалось, что уже поздно стрелять и что момент упущен, как в этот момент раздалось громкое и ясное «Пли!». Грянул дружный залп, затем другой, третий, и казаки, не выдержав, в смятении повернули обратно, оставив раненых и убитых. Полковник Чернецов поздравил всех с производством в поручики, опять грянуло «Ура!» и, партизаны к которым успели подойти многие из отставших, стали переходить на другую сторону оврага, для отхода далее». И в этот момент В.М.Чернецов был ранен в ногу. Не имея возможности спасти своего обожаемого начальника, юные партизаны решили умереть вместе с ним и залегли кругом с радиусом в 20-30 шагов, в центре – раненый В.М.Чернецов.
Тут последовало предложение… о перемирии. Партизаны сложили оружие, передние казаки тоже, но нахлынувшие сзади массы быстро превратили чернецовцев из «братьев» в пленных. Послышались призывы: «Бей их, под пулемет всех их…» Партизан раздели и погнали в одном белье по направлению к Глубокой. Бывший войсковой старшина Николай Голубов, метивший в донские атаманы, глава революционной казачьей силы хотел предстать перед поверженным врагом в лучшем свете, «чтобы Чернецов и мы видели не разнузданность, а строевые части. Он обернулся назад и зычно крикнул: «Командиры полков – ко мне!». Два урядника, нахлестнув лошадей, а по дороге и партизан, вылетели вперед. Голубов им строго приказал: «Идти в колонне по шести. Людям не сметь покидать строя. Командирам сотен идти на своих местах!».
Поступило известие о том, что чернецовцы со стороны Каменской продолжают наступление. Угрожая всем пленным смертью, Голубов заставил Чернецова написать приказание об остановке наступления. И развернул свои полки в сторону наступавших, оставив с пленными небольшой конвой. Воспользовавшись моментом (приближение трех всадников), Чернецов ударил в грудь председателя Донревкома Подтелкова и закричал: «Ура! Это наши!». С криком «Ура! Генерал Чернецов!» партизаны бросились врассыпную, растерявшийся конвой дал возможность некоторым спастись.
Раненый Чернецов был захвачен Подтелковым. «По дороге Подтелков издевался над Чернецовым – Чернецов молчал. Подтелков выхватил шашку, рубанул его по лицу, и через пять минут казаки ехали дальше, оставив в степи изрубленный труп Чернецова.
Чернецова похоронили сначала на кладбище хутора Иванкова (территория нынешнего поселка Глубокого) местные казаки. Лишь только после казачьего восстания весной 1918 г. и освобождения Дона от большевиков, гроб с телом героя перевезли в Новочеркасск, где перезахоронили с подобающими воинскими почестями.
Остатки Чернецовского отряда ушли 9 февраля 1918 года с Добровольческой Армией в 1-й Кубанский (Ледяной) поход, влившись в ряды Партизанского полка.
А. Марыняк
od-novorossia.livejournal.com
