Содержание
«Тема взятия Казани останется вечно больной темой как для татар, так и для русских»
«БИЗНЕС Online» продолжает публикацию глав из новой книги Рафаэля Хакимова «Каково быть татарином?». Часть 4-я
«Нынешний интерес к Ивану Грозному — это последствия травматического исторического сознания, которое не может найти выход из Долгого Средневековья и обращается к сомнительным фигурам», — уверен вице-президент АН РТ Рафаэль Хакимов. Мы публикуем очередную главу из книги именитого историка, в которой речь идет о вечных темах — трактовке событий Куликовской битвы и взятия Казани.
НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
«Патриотизм портит мировую историю».
Иоганн Вольфганг Гёте
Тема взятия Казани останется вечно больной темой как для татар, так и для русских. Это рубеж, определяющий для одних потерю государственности в ходе героического сопротивления, а для других — появление России вместо Московии в ходе захватнических войн с Казанским и Астраханским ханствами.
В последнее время начали поднимать деяния Ивана Грозного на новую высоту, а в Орле даже решили поставить памятник как раз напротив детского театра, видимо, для воспитания подрастающего поколения психически неуравновешенными. Более одиозной фигуры для увековечения найти трудно. Для того чтобы оправдать паранойю Ивана IV, надо быть, мягко говоря, очень далекими от исторической правды.
Ивану Грозному в заслугу ставят расширение территорий, но Россия расширялась по-разному. История свидетельствует о непрерывных восстаниях, о разных формах сопротивления русской колонизации и христианизации. Наряду с этим для некоторых народов присоединение к России было благом, почти «добровольным» или даже желанным. Как пишет Чингиз Айтматов: «Спасибо судьбе, что мы живем вместе с русским народом, рядом с Россией, разделяем общую судьбу, общую историю. Не будь этого, можно представить себе, в каком состоянии находилась бы сейчас Центральная Азия, Средняя Азия.
С моей точки зрения, колониализм, который всегда воспринимается как негативное историческое явление, должен оцениваться не так однозначно. Давайте назовем вещи своими именами. Колониализм означает, что наиболее развитая часть человеческого общества привлекает к себе (извлекая, безусловно, необходимые выгоды) и поднимает на современный уровень окраины цивилизации. Именно это произошло с Киргизией» («Российские вести», 16 января 2002 года).
В Центральной Азии колонизация шла довольно мирно, с учетом интересов местного населения. В то же время татары или многие народы Северного Кавказа были присоединены силой и мало что выиграли от этого. Порой они оказывались на грани физического выживания. При этом колонизаторы были более «цивилизованы» только в военной части. Если бы не было у Ивана Грозного иностранных специалистов и татарской конницы, то сами по себе русские не смогли бы взять Казань и Астрахань. Для Ивана Грозного и его друга Шах-Али нет оправдания, поскольку у них была реальная альтернатива — мирные договоренности.
Казань не угрожала Москве, но сама Московия, подстрекаемая клерикалами и татарами, жаждала подчинить себе постзолотоордынское пространство или, как писал князь Трубецкой, перенести столицу Орды из Сарая в Москву.
Методы правления Ивана Грозного были вне всякой целесообразности. Он насаждал произвол как часть политической культуры. Великий князь был одинаково жесток как к татарам, так и русским. Вряд ли кто сравнится по своей нелепой, неоправданной, безграничной, садистской жестокости с Иваном Грозным, который, как писал В.О. Ключевский, имея в виду Новгород, «ничего не расследовав, по одному подозрению, так, зря, бесчеловечно и безбожно разгромил большой древний город с целою областью, как никогда не громили никакого русского города татары». (В.О. Ключевский. Сочинения. Т.II. — М., 1988, с.180). В результате в Великом Новгороде из 6000 дворов осталось только 1000.
В Москве Иван Грозный распоясался и перешел к настоящему террору.
«Опалы, ссылки, казни заподозренных лиц, — пишет весьма авторитетный историк С.Ф. Платонов, — насилия опричников над „изменниками“, чрезвычайная распущенность Грозного, жестокого истязавшего своих подданных во время оргий, — все это приводило Москву в трепет и робкое смирение перед тираном». (С.Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории. — М., 2004, с. 207). Следует заметить, что ни Ключевский, ни Платонов не отличались симпатиями к татарам, они были настроены далеко не либерально. А уж Ключевский открыто превозносил экспансию русских, считая колонизацию благом. Если же читать других историков о деяниях и методах Ивана Грозного, то в жилах стынет кровь.
Нынешний интерес к Ивану Грозному — это последствия травматического исторического сознания, которое не может найти выход из Долгого Средневековья и обращается к сомнительным фигурам типа Ивана Грозного, Петра I, Петра Столыпина, Иосифа Сталина в надежде через диктатуру решить проблемы страны, которые якобы вызваны демократизацией и федерализацией.
Однако опыт Татарстана показывает, что даже в столь несовершенных условиях демократии и рыночных отношений можно успешно поднимать экономику. А может быть, именно поэтому кому-то хочется повторно взять Казань?
Другой традиционной и не менее значимой темой остается Куликовская битва. Эта тема не отпускает, она стала частью травматического российского сознания. Все знают знаменитые строки Александра Блока:
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
У Блока целый цикл стихов называется «На Куликовом поле». Его основной лейтмотив выражен в следующих строках:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
На острове Родос проходил форум, организованный бывшим председателем РЖД Владимиром Якуниным.
Во время перерыва в работе секций он пригласил меня побеседовать и сообщил, что готовится указ президента страны об объявлении Куликовской битвы национальным праздником. «Только этого нам не хватало», — подумал я.
Якунин предложил поддержать эту инициативу. Пришлось вкратце объяснить суть самой битвы. Она никак не была связана с попыткой отделиться русских от Золотой Орды, как это трактуется в учебниках. Русские князья почитали хана как вполне легитимного царя, а вот Мамая считали узурпатором. В этой битве с одной стороны участвовали русские-татары-литовцы во главе с Дмитрием Донским, союзником законного хана Тохтамыша, и с другой — русские-татары-литовцы-генуэзцы во главе с беклярибеком (бек над беками, вроде премьер-министра) Мамаем. Русские князья во главе с Донским выступили за сохранение целостности Золотой Орды, в то время как Мамай хотел раскола на две части, к тому же он жаждал захватить московский рынок. Таков смысл этой битвы.
На это Якунин парировал: «Я знаю, что в Тульской области на Куликовом поле никакой битвы не было, но это символ. И вообще, мы уже и памятник покрасили. Деньги же выделены».
Для кого-то это, может быть, сомнительный, но праздник, а для татар это вовсе не праздник — символ победы, которой не было?
Через некоторое время от Владимира Путина в Казань прибыл гонец очень высокого ранга. Минтимер Шаймиев попросил меня подготовить пояснительную записку. Я на четырех страницах изложил современный взгляд на Куликовскую битву со ссылками на летописи и российских ученых.
Записка уехала в Москву и легла на стол президента страны. Путин якобы сказал, что раз татары против, то праздника не будет. Он в одном из интервью процитировал выводы записки, что, мол, с обеих сторон были и татары, и русские. Вместо злополучной битвы придумали День народного единства и всю желчь вылили на поляков.
Якунин негодовал и пригласил меня на разборки:
— Ты меня подставил.
Я показал копию записки:
— Я ничего не сказал сверх того, что уже говорил на Родосе.
Якунин долго вчитывался и согласился со мной. Но обида, видимо, осталась… Надо полагать, она мне аукнулась. Как-никак, но он очень высокого ранга. С такими лучше не ссориться.
Тема Куликовской битвы в научном плане довольно хорошо разработана. Среди историков были разные подходы. Одни раздували битву до вселенских масштабов, другие игнорировали. Например, Ключевский — самый официозный из историков, в своих многотомных лекциях вовсе опустил Куликовскую битву за незначительностью данного события.
Российским историкам нужно было показать противостояние русских и татар, сопротивление русских князей игу и их стремление отделиться от Золотой Орды. Но князья были лояльны, а уж Александр Невский и его потомки были сверхлояльными.
«Сказание о Мамаевом побоище», XVII век
Однако проблема в другом. Куликовская битва вышла далеко за рамки исторических изысканий.
Она давно стала антитатарской идеологией, частью русской ментальности. Несмотря на то, что место самой битвы так и не найдено, музей в Тульской области процветает.
Официальные учебники трактуют Куликовскую битву весьма оригинально: русские победили татар, но плодами воспользовался хан Тохтамыш. Получается, что победил все же законный хан. Трудно сказать, насколько Дмитрий Донской и Тохтамыш были союзниками, внешне выглядит именно так. Тохтамыш на Куликовскую битву опоздал на один день, точнее Мамай решил без отдыха вступить в бой, пока не подошли основные силы татар. После неудачи на Куликовом поле он отступил к себе в Крым, но Тохтамыш его догнал. Войска Мамая, увидев законного хана, без боя перешли на его сторону, а Мамая прикончили то ли его же союзники — генуэзцы, то ли наемники. Мамай был похоронен с почестями в Крыму.
Сыновья Мамая бежали в Литву к своему давнему союзнику. В Приднепровье они владели городом Глинском (отсюда название рода) и соседними с ним Полтавой и Глинницей.
После неудавшегося переворота Глинские бежали в Москву. Елена Глинская, жена великого князя Московского и всея Руси Василия III, после смерти мужа в качестве регента малолетнего сына Ивана IV правила в течение 1533 — 1538 годов и, надо сказать, довольно удачно.
После сокрушительного поражения всесильного Мамая Дмитрий Донской возгордился и два года не платил налог (дань). Тогда Тохтамыш пришел в Москву и сжег посад. А Дмитрий Донской сбежал из столицы, бросив семью. Конечно, ни о какой независимости Московии от Орды не было и речи, поскольку такая задача и не ставилась, а не платить налог многие старались и сегодня стараются.
Осада Москвы (1382) Тохтамышем
Куликовская битва осталась в реестре военных побед русского оружия. Однако в истории не было никакого противостояния русских и татар. Те редкие восстания русских, о которых пишут российские историки, были связаны с нарушением установленных правил сбора весьма умеренной татарской дани (10%), и виноваты были в этом свои же русские князья, вводившие дополнительные поборы.
Короче, на Руси процветала коррупция, что не нравилось населению.
«Когда бой закончился, появляется много батыров».
Татарская пословица
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Татары и башкиры — кто они друг другу сегодня
После круглого стола, проведенного «Миллиард.Татар» в Уфе, его участники договорились встретиться на следующем заседании клуба интеллектуалов уже в столице Татарстана. Эта встреча состоялась 21 мая, и на ней группа казанских экспертов обсудила со своими уфимскими коллегами два актуальных вопроса татаро-башкирского дискурса: кем приходятся сегодня друг другу татары и башкиры — братьями, друзьями, партнерами, соседями — и как двум народам преодолеть язык вражды. Предлагаем вниманию читателей вторую часть стенограммы этого разговора (публикуется с небольшими сокращениями). Первую часть см. здесь.
Участники:
Ринат Билалов — главный редактор ИА «Татар-информ»
Альфрид Бустанов — заместитель директора Института истории им.
Марджани АН РТ
Рамис Латыпов – главный редактор татарской ленты ИА «Татар-информ», редактор «Интертат.ру»
Тимур Мухтаров – социолог, заместитель директора Института истории, языка и литературы УФИЦ РАН
Тимур Рахматуллин – журналист, сооснователь проекта «Миллиард.Татар»
Искандер Шакиров — языковой активист
Рустем Шакиров — журналист, сооснователь проекта «Миллиард.Татар»
Тимур Юсупов — заместитель председателя Национально-культурной автономии башкир РТ
Модератор:
Арслан Минвалеев – главный редактор Sntat.ru, сооснователь проекта «Миллиард.Татар»
«Большинство татар не знает, что башкиры тоже поют «Ай, былбылым»
А.М. Альфрид-эфенди у нас главный специалист в зале по прошлому. Наследие поволжских тюрков — как вы смотрите на этот вопрос?
А.
Б. Я в начале сказал, что очень важно, как стоит вопрос. И даже ваша формулировка, Арслан, заводит в определенную бинарность – что у нас есть одна сторона и другая сторона, мы про прошлое и про настоящее, про языки и про что-то еще. У меня претензии к обеим сторонам. Основная претензия заключается в том, что весь этот спор, конечно, не стоит выеденного яйца, и национальная парадигма, в целом, бесконечно устарела, она беспомощная, ее можно сдать в утиль, что, собственно, и происходит сейчас политически. То, о чем Ринат Вагизович сейчас сказал или намекнул, — это реалии, как любит говорить известный персонаж. И, наверное, прагматически, и в том числе интеллектуально, важно хотя бы просто попробовать подумать о себе и об окружающем мире немного в других, не национальных категориях. Тем более навязанных советским национальным проектом. Ну о каком государственном языке мы говорим? О том, который в 30-40-50-е годы был кастрирован от собственного письменного наследия? Какую национальную культуру мы собираемся культивировать? Три притопа, три прихлопа, чак-чак, Сабантуй и так далее? И бороться на площадках возле Петербурга и где-то еще, здесь башкирский Сабантуй, а здесь татарский Сабантуй… Это же такой примитивизм! Настолько примитивны все эти споры, все эти разговоры в интернете.
Вот я, честно, уже не читаю… ну, может быть, один раз участвовал из научного интереса – «а что это вообще?», но уже просто забанил всех националистов с татарской и с башкирской стороны, и у меня теперь мирная лента в Фейсбуке. Потому что мне эта тематика неинтересна, потому что она предсказуема. Это даже не язык вражды, а, знаете, какие-то хрестоматийные странички из того, что уже триста раз пройдено и известно, чем это заканчивается. Поэтому мне кажется, что у нас, окей, есть столетний опыт, как раз сейчас сто лет Татарской республике и национальным проектам в Поволжье, — пора бы, наверное, как-то встрепенуться, принять холодный душ и подумать о том, как хотя бы интеллектуально вообразить весь этот мир собственного наследия в иных категориях, а не в национальных. Тем более что тем категориям, которыми оперируют сейчас националисты, от силы лет семьдесят.
Моя повестка – постнациональная. Во-первых, мы, народы России, не должны забывать, что мы живем в России, и эти разговоры — иногда прямо страшно становится за тех, кто это озвучивает: республика такая, республика сякая, статусы такие-то.
Но, вообще-то говоря, в первую очередь мы граждане Российской Федерации, что нас ко многому обязывает. А республиканская идентичность, она… вот у меня есть вкладыш в паспорте, а у многих его нет.
А.М. Ну это же сложность сейчас, нужно какую-то процедуру проходить.
А.Б. Возвращаясь к повестке. Постнациональная повестка означает, что мы делаем некое интеллектуальное усилие для того, чтобы вообразить некие сценарии — политические, экономические, социальные, которые бы шли за пределы уже отживших социальных рудиментов, которыми является советская парадигма нации.
А.М. То есть что это в итоге — сетевая нация? «Антиколониальный университет?»
А.Б. Антиколониальный, деколониальный, постколониальный… Здесь несколько уровней. Во-первых, сам разговор о деколониальности предполагает спокойный разбор и анализ имеющегося у нас опыта. Есть столетняя история национального опыта. Хорошо бы его довольно нейтрально, просто хладнокровно разложить по полочкам и сказать — окей, что нам было предложено, как все это реализовывалось, кем это и через какие инструменты предлагалось.
И почему мы теперь за это хватаемся, как за единственный вариант из множества возможных в культурном репертуаре. История же гораздо богаче, чем только национальная модель.
Это одна часть. А другая часть состоит в том, что творческий процесс… вот почему важен диалог — не только между татарами и башкирами, но и вообще между народами Российской Федерации. Потому что мы все, по большому счет, находимся в одном положении. И даже с народами постсоветского пространства у нас общий исторический опыт и во многом общий вызов. И он не прагматический – то, что Арслан сейчас пытается из меня выудить – что же делать, подскажи, как сделать, чтобы мы сохранились как казахи, татары, башкиры?
А.М. Стратегию давай, дорожную карту! (смеется)
А.Б. Это больше парадигмально-творческая задача. То есть, вообще, может ли быть мир, в котором за этими словами стоит какое-то новое содержание. Не содержание драматических театров и постановок, и литературы, которая появилась в 30-х годах.
Мое главное опасение заключается в том, что если мы будем продолжать в том же духе, в той же парадигме национального наследия, которое нам кажется сегодня таким дорогим, мы просто обесценим свои акции.
Р.Ш. Я бы добавил насчет посягательства татар на общетюркское наследие. Мне кажется, здесь нет какого-то злого умысла с их стороны, они просто «объект с большей гравитацией», который притягивает к себе эти вещи. Это как с русскими, которые начинают говорить про русскую зиму, русскую березу, хотя они не русские, а общечеловеческие. То же самое происходит и здесь. Просто татары оказались среди тюрков таким народом, который абсорбирует в себя такие вещи. За счет того, что раньше получил доступ к образованию, например.
А.М. К печати, к технологиям.
Р.Л. Тоже считаю, что в основном здесь нет злого умысла. На самом деле люди считают, что вот этот человек, допустим, писал на татарском языке. Как Мажит Гафури, например, который писал: «Мой родной язык — татарский».
Как татары могут сказать, что он не татарин и не татарский писатель?
А.М. Честно говоря, со стороны это иногда выглядит странно. Мы спорим, кто такой Ризаэтдин Фахретдин, татарин или башкир. А он просто призывал: выпускайте газеты, читайте книги. А парадигма у нас уже другая. Мы уже не можем читать книги, у нас уже смартфоны. То есть эпоха совсем другая, а мы спорим про какие-то вещи эпохи Просвещения.
Р.Л. Я продолжу свою мысль – то же самое касается, например, праздников. Допустим, меня никак не смущает и не оскорбляет, когда башкирская пресса пишет: «Башкирский праздник гусиного пера «Каз өмәhе». И у татар есть такой праздник («Каз өмәсе», — прим. ред.). Ну конечно, не будут же башкиры говорить, что это татарский праздник. И татары где-нибудь в Атнинском районе не будут говорить: «Имейте в виду, это на самом деле башкирский праздник!»
А.М. Это как с песней «Ай, былбылым». «Ак Барс банк» оплатил Гарику Сукачеву аранжировку, понятно, написали, что это татарская песня, потому что все татары думают, что она татарская.
И мы просто плохо знаем своих соседей, большинство из нас не знает, что вы поете ту же песню, немного с другими звуками, но ту же. То есть на самом-то деле умысла не было, была просто попытка популяризировать народное творчество.
«Моя мама организовывала студентов на митинги за суверенитет. Татарская молодежь не ходила»
Т.М. Я все-таки продолжу гнуть свою линию. Хотелось бы, чтобы вы тоже сформулировали и озвучили свои претензии. Потому что этих претензий я, на самом деле, не слышал. Пусть будет озвучено и выложено все, что у нас есть друг к другу. Это модель, но, на самом деле, мы действительно не разбираемся и не пытаемся друг друга убедить, мы их просто рассматриваем, препарируем, как ученые, как мыслители. Особенно это касается положения татар Башкортостана. Может быть, это имеет мало отношения к Казани, но, поскольку это было озвучено, мы тоже выскажемся.
Когда у нас, так же как и в Татарстане, была эпопея движения за суверенитет, борьбы за статус, который Татарстан и Башкортостан получили в 1990 году, — в этом движении татары Башкортостана себя, в общем-то, никак не проявили.
Они выступали с позиций штрейкбрехерства, не побоюсь этого слова. Не полностью, а именно в интеллектуальной части. Они выступали с позиции торга: «А что нам за это будет»? Например, если вы хотите оставить наш язык без статуса государственного, то мы вообще-то на ваши митинги ходить не будем. Мы, наоборот, будем проводить контрмитинги и будем говорить о том, что, пользуясь демократией, надо отторгнуть западные районы в Татарстан, и это будет правильно, поскольку мы в этих районах являемся национальным меньшинством. (возражая) Нет, это не страх гипотетической ситуации, в которой Татарстан что-то от нас «отколет». Это какой-то гнев у башкирской интеллигенции, что их оставили один на один по результатам переписи 1989 года, когда нас стало 22 процента, татар 28, остальные русские. И, получается, только вот эти 22 процента добивались статуса для республики, такого же статуса, как в Татарстане. И это выглядело нечестно.
А.М. Это ваше наблюдение?
Т.
М. Это устойчивый стереотип. Это было, в общем-то, в любой семье. Все башкиры Уфы были на митингах, моя мама ходила организовывать студентов, и она говорила: «Татарская молодежь не пришла. Их звали, но они, наоборот, провели какой-то контрмитинг». Вместо того, чтобы нам помогать, они вставляли нам палки в колеса, и это как бы вообще ни в какие ворота не лезет. То есть это обида, которая идет еще с тех времен. Я пока еще не перешел к вопросу о том, где мы обсуждаем обоснованность или необоснованность, актуальность и неактуальность этих претензий. Но я говорю о том, что они были, эти стереотипы есть и продолжают прорастать и питаться каким-то новыми наслоениями.
Р.Л. Я думаю, что это было вполне ожидаемо. Если вы думали, что татары выйдут и дружно поддержат, то это очень странно. Эти трения ведь начались еще с 1970-х годов. Конечно, людям захотелось узнать – а что на самом деле будет? Не будет ли хуже? Конечно, они хотели услышать ответ. А вот сели ли с ними за стол переговоров, скажем так? Выслушали ли их? Вот в чем вопрос.
И потом, я думаю, что в Татарстане тоже были такие «сепаратистские» тенденции. Я знаю, что, например, в Бугульме русскоязычное население говорило: «А давайте мы уйдем в Самару, что нам делать в Татарстане, здесь националисты». Но с ними были проведены переговоры, и был ясно обозначен статус русского языка, и эта сепаратистская тенденция сошла на нет. Я не слышал, чтобы там кого-то посадили или запугивали.
И дальнейшая ситуация показала, что в Башкортостане статус государственного татарскому языку не дали, то есть опасения этих людей оказались обоснованными. А что вы от них ожидали — что они дружно пойдут и скажут: «Давайте только башкирский язык сделаем государственным»?
А.М. Но, справедливости ради, наши башкирские гости рассказывали перед этим круглым столом, что когда в середине 70-х создавались башкирские классы и не хватало башкирских детей, они шли к татарам, и татары записывали туда своих детей, и эти классы появлялись. То есть на низовом уровне был и обратный эффект.
Р.Л. Тимур [Мухтаров], вы говорите, что мы не озвучиваем претензий – но я, в общем-то, озвучил уже несколько. И еще одну претензию сейчас выскажу. Точнее, не претензию, а проблему. Думаю, что на нее многие тоже смотрят через призму юмора, но тем не менее, это есть. Вот пишут, что в восточных районах Татарстане на самом деле живут 200 тысяч башкир, которых насильно записали татарами. Но нет ни одного факта, ни одного случая, чтобы человек сказал: «Я на самом деле башкир, меня насильно переписали татарином».
(Реплика) А Альберт Исмаил?
Р.Л. Его насильно татарином не записывали. Он добровольно написал патриотическую песню «Мы татары», когда жил в Казани. И говорил, что башкиры — выдуманный народ. Сейчас он говорит то же самое о татарах, ну ладно, он артист, ему можно.
Вот это какой-то раздражающий фактор, когда говорят, что в Татарстане 200 тысяч башкир. Но кто мешает любому из этих жителей республики записать себя башкиром? Нет ведь таких фактов, чтобы человек говорил — я башкир, а его записали татарином.
Т.М. Не могу назвать такие факты — как и факты обратного. Этот аргумент любит повторять Руслан Габбасов, известный нам активист башкирского национального движения, который не принимает утверждение, что татар насильно записывали в башкиры. Он говорит: «А где факты, где зафиксированные нарушения, где приводы в милицию тех переписчиков, которые это делали, где составленные протоколы?»
Почему-то это все на уровне воспоминаний и разговоров. И обратных фактов тоже не назвать. Я не говорю, что их нет, я говорю о том, что трудно вообще зафиксировать такие вещи. Заставить человека публично обозначить свою идентичность, а уж тем более зафиксировать факт ее изменения под давлением и не под давлением сейчас вообще трудно. Раньше было очень хорошо — в паспорте написано, и все. Меняй свою идентичность, не меняй — если у тебя в паспорте написано, то извини, меняй тогда паспорт, а не свою идентичность и национальность каждые десять лет во время переписи.
Р.Л.
Нет, я могу такие факты назвать, если нужно. Мы писали об этом. Например, жители такой-то деревни Илишевского района. Если нужны известные имена, то это, например, Айдар Халим, который неоднократно об этом говорил и показывал свой паспорт с записью «башкорт».
А.М. Среди татар Башкортостана тоже есть такая точка зрения. Как говорит Ильдар Габдрафиков, я татарин, но моя столица — Уфа, моя республика — Башкортостан. То есть они воспринимают Башкирию как свою родину. А некоторые ощущают себя «за линией фронта» — что они там выполняют какое-то «задание» ради татар. Есть разное восприятие. Но вы затронули важную вещь, и нам необходимо собраться в Уфе и уже с уфимскими татарами обсудить эти вопросы. Они должны высказать свою точку зрения, и мы тоже должны ее опубликовать, чтобы увидеть их ответ и продолжить обсуждение.
Т.М. Да-да. Это же не первая претензия. Когда собирались в Уфе, тоже были вопросы – почему, мол, татары Башкортостана не присутствовали на этой встрече.
Да, здесь мы представляем только башкирскую точку зрения, башкир Башкортостана.
Мы не перешли еще к самому сложному. Мы сейчас должны, с одной стороны, подумать о том, каковы выходы из этого тупика. Может быть, башкир это больше беспокоило все это время. Сейчас беспокоит меньше, я думаю, этот этап прошел. Скорее всего, уже выработано какое-то решение у народа, как надо реагировать и как лучше поступать. Одно из этих проявлений — работа этномиссионеров, как вы их называете, которые считают, что действительно есть татары Башкортостана, а есть башкиры, которые говорят на татарском языке, и это является ошибкой образования или историческим недоразумением, а может быть, и злым умыслом. То есть такая позиция есть, и они, в общем-то, ее решают, они хотят ее разрешить. И поскольку тут перепись, есть основания, чтобы активно вести эту работу. Хотя последние двадцать лет она не прекращалась.
А.М. Конструировали нацию, перезапускали?
Т.М. Нет, не конструировали нацию.
Шла именно такая культурная, языковая или статистическая «реконкиста». И это одно из проявлений решения этого вопроса, которое народ для себя выбрал. Раз мы оказались в одиночестве, в этом есть угроза, а угроза должна быть ликвидирована.
«Башкиры хотят чувствовать себя хозяевами на своей земле? Того же хотят жители запада Башкортостана»
Т.М. Мы плавно перетекаем к следующему. Я сказал о том, что была определенная реакция и были выбраны определенная стратегия и пути решения. Эта стратегия реализуется, и она не является некими «перегибами на местах» или, скажем так, затеей городских сумасшедших. Она вполне поддерживается башкирским обществом, башкирской интеллигенцией, это можно назвать таким народным движением, которое направлено на то, чтобы перестать быть на третьем месте в своей республике. Это я мягко выражаюсь, потому что такое мнение выражается и жестче – «мы хозяева на своей земле».
При этом есть другая часть интеллигенции, которая, как в случае со мной, увидела в этом, напротив, нежелательную активность.
Их устраивал определенный статус-кво, который сложился и к которому мы пришли. То есть после ситуации с переписью 1989 года стало понятно, что действительно есть татароязычные башкиры и с этим ничего поделать нельзя, потому что они не хотят изучать литературный язык, они хотят либо учить детей на русском языке, либо продолжать, как это у них было раньше. И есть татары, с которыми не так ясно, которые вели себя по-своему.
«Ну ладно, мы будем работать в тех условиях, в которых мы оказались, и это нас не сильно будет напрягать, раз это не привело к какой-то катастрофе, никакого отделения западных районов не произошло», — думала та часть людей, которая не заинтересована в такой активности. Я не скрываю, что отношусь именно к этой части, и, осмысливая этот конфликт — а раньше мне не приходилось его осмысливать, я придерживался единой концепции, которая была во времена Рахимова, это был как раз тот самый первый вариант, что мы должны вернуть себе всю нашу республику, чтобы никто никогда в будущем даже не поставил такого вопроса, что мы здесь не хозяева.
Была у меня такая позиция, но по мере размышления и осознания я пришел к тому, что претензии, о которых я сам же вам и сказал, являются уже неактуальными. Они являются во многом преувеличенной реакцией на неблагоприятную среду, на какой-то шок. И война, может быть, и не начиналась, но люди чувствуют себя в «осажденной крепости». Или, может быть, она давно кончилась, но люди все равно продолжают ее ощущать.
Р.Л. Вы говорили, что башкиры хотят чувствовать себя хозяевами на своей земле. Точно так же жители запада Башкортостана живут на своей земле и тоже этого хотят. Это же просто административная граница. Если бы волею случая тот же самый Илишевский район оказался в Татарстане — а там 78 процентов, по-моему, башкирского населения, это больше, чем в родном районе Муртазы Губайдулловича [Рахимова]. Как это получилось, я не понимаю. Там живет такой же народ, как в Актанышском районе, они так же разговаривают, но оказалось, что это башкиры.
Еще интересно, что никто из башкирской интеллигенции не высказывается в защиту татарского языка в Башкортостане.
Если у татарского языка будет статус государственного, как это помешает развитию башкирского языка? Например, в Карачаево-Черкесии пять государственных языков. Если ногайский язык имеет статус государственного, это каким-то образом ущемляет карачаевцев или черкесов? И вот этот «северо-западный диалект башкирского языка»… Как получилось, что татарский язык объявлен диалектом башкирского языка? Я разговариваю на этом языке — я башкир?
А.Б. Да!
Р.Л. Все понятно, спасибо. (общий смех)
Тимур [Мухтаров], интересно ваше личное мнение: что будет, если татарскому языку придать статус государственного в Башкортостане?
Т.М. Я считаю неэтичным обсуждать в Казани такие внутренние вопросы Башкортостана, поэтому в данном случае не стану отвечать. В Уфе, при участии татар Башкортостана, я бы вам ответил.
А.М. Предлагаю перейти к финальной части. Мы узнали, кто мы друг для друга, обсудили болячки друг друга, и сейчас, может быть, стоит обозначить в блиц-режиме темы, по которым можно сотрудничать в дальнейшем.
Как мы можем наладить сотрудничество между двумя республиками?
Р.Л. У нас почти нет связей с башкирскими СМИ. Было бы интересно обмениваться с ними информацией, и, может быть, им были бы интересны наши опыт и информация.
И.Ш. Сейчас популярны телеграм-каналы, многие именно там черпают информацию, вместо того, чтобы смотреть обычные сайты СМИ. Я тоже был подписан на многие татарстанские телеграм-каналы, новостей там даже больше, чем у нас. Очень много татарских новостей, и среди них попадается что-то интересное и мне, связанное с башкирской тематикой. То есть сотня новостей, и одна из них башкирская. И вот ради нее все это… и тогда я подумал, что мой отец когда-то давно был внештатным корреспондентом крупных московских информагентств типа ИТАР-ТАСС. И когда в регионе случалась какая-то новость, которая была интересна Москве, он сразу «выходил в эфир», связывался с ними и т.д. И наше сотрудничество могло бы быть таким, что в ваших редакциях может быть человек, который отслеживает башкортостанскую тематику, и наоборот.
Р.Ш. Мне кажется, главный вызов, который стоит сейчас перед нашими двумя республиками, состоит в ползучей дефедерализации, которая в России происходит уже очень давно. Нужна интеллектуальная поддержка идеи федерализма, потому что интеллектуальную поддержку унитаризма мы видим везде.
А.М. Я думаю, это не последняя наша встреча, и надеюсь, что и мы побываем у вас в гостях, и вы у нас не раз побываете, может быть, пригласите к себе кого-то из участников этого заседания. Тем более что в Уфе есть богатейший архив, Духовное управление. Есть огромное количество возможностей, надо ими пользоваться и пытаться сделать так, чтобы этот лед действительно растаял.
Фото: Рамиль Гали
Победа Украины на Евровидении знакомит европейскую аудиторию с бедственным положением крымских татар. результат подчеркивает бедственное положение крымских татар после аннексии территории Россией в 2014 году, особенно в свете недавнего решения крымского суда о запрете законодательного органа крымскотатарского меньшинства, Меджлиса.
Песенный конкурс «Евровидение-2016» стал второй победой Украины и первой песней «Евровидения», исполненной хотя бы частично на крымскотатарском языке.
Конкурсантка страны Джамала Сусана Джамаладинова спела «1944», песню о сталинской депортации крымских татар с Крымского полуострова в Сибирь и Среднюю Азию 18 мая 1944 года. Это была также личная песня, о ее бабушке и дедушке, которые сами были депортированы из Крыма вместе с примерно 200 000 крымских татар, многие из которых погибли в пути.
После того, как Джамала была выдвинута от Украины, российские власти попытались добиться запрета этой песни на Евровидении, поскольку политические песни противоречат правилам конкурса. Реакция России сигнализирует о ее неуверенном подходе к зверствам Сталина и ползучих попытках частично реанимировать Сталина как героя Второй мировой войны и советского модернизатора, а не жестокого диктатора.
Несмотря на то, что «1944» кажется политическим, он также напоминает о прошлом, в частности об этих личных переживаниях и травмах.
Сама Джамала родилась в ссылке на территории современного Кыргызстана, вернувшись в Крым, как и многие крымские татары, только после обретения Украиной независимости от Советского Союза. Таким образом, выступление Джамалы и победа на Евровидении помогли высветить историческое бедственное положение крымских татар и их депортацию в 1944.
«Я не мог провести там свою молодость, Потому что ты отнял у меня покой» — 1944, Джамала
Но победа Джамалы также говорит о современном тяжелом положении крымских татар и крымского общества в целом. Крымские татары были самыми заметными и громогласными противниками аннексии Крыма Россией в марте 2014 года и столкнулись с основным притеснением со стороны де-факто властей Крыма.
Совсем недавно власти Крыма запретили Меджлис крымских татар, политическую организацию крымскотатарской общины в Крыму, ограничив и без того небольшое обращение крымских татар против де-факто крымских властей и российского режима.
После аннексии в 2014 году крымские татары не могли официально и юридически отмечать День депортации 18 мая.
Джамала. Кредиты: Андрей Максимов / Flickr
В ответ Россия использовала Евровидение как демонстрацию того, как Европа изолирует Россию, в отличие от России, изолирующей себя от Европы. Конкурс «Евровидение-2017» теперь будет проходить в Украине, однако прямого авиасообщения между этими соседними государствами – Россией и Украиной – не было с октября 2015 года. Поэтому российской команде будет сложно поехать в Украину в следующем году, независимо от потенциального последствия этого.
Политика, если не геополитика, лежащая в основе стратегий голосования на Евровидении, уже давно подчеркивалась тем, что государства голосуют за своих друзей, а не заклятых врагов. Это говорит о геополитизации связей внутри Европы. Всего в 300 милях отсюда, на конференции Леннарта Мери в Таллинне, министр обороны Швеции подчеркнул, что аннексия Крыма Россией является краеугольным камнем нестабильности в Европе.
Тем не менее, при всенародном голосовании избиратели России и Украины отдали друг другу наибольшее количество голосов. Евровидение этого года следует помнить не только тем, что оно привлекло внимание к аннексии Крыма и бедственному положению крымских татар, но и как время, когда общественность в Украине и России потенциально сигнализировала о своем желании положить конец их двухлетнему насильственному конфликту.
Пожалуйста, ознакомьтесь с нашей политикой комментариев, прежде чем комментировать .
Примечание. В этой статье представлены взгляды автора, а не позиция EUROPP — European Politics and Policy или Лондонской школы экономики.
Сокращенный URL этого поста: http://bit.ly/1R2z2hU
_________________________________
Об авторе
6
9 Elt Knot 9
— Лондонская школа экономики
Элли Нотт только что защитила докторскую диссертацию по политике родственных государств Румынии в Молдове и политике родственных государств России в Крыму в Лондонской школе экономики, Департамент правительства.
Она написала в Твиттере @ellie_knott
Конкурс Евровидение Украина Заявка: Что такое ‘1944’
Лагерь, наполненный поп-музыкой, который является конкурсом песни Евровидение, в четверг вечером превратился в серьезное событие, когда украинская джазовая певица Джамала исполнила свою вызывающую воспоминания песню. «1944» во время полуфинала конкурса. Выступая перед миллионами зрителей, 32-летняя Джамала пела: «Когда приходят незнакомцы, они приходят к вам домой, убивают вас всех и говорят: «Мы не виноваты, не виноваты»».
душераздирающая песня относится к массовой депортации татар из Крыма по приказу советского диктатора Иосифа Сталина во время Второй мировой войны. Джамала сказала, что мрачные тексты были вдохновлены опытом ее прабабушки, которая была одной из четверти миллиона крымских татар, депортированных в то время.
Трагедия, которую украинское правительство недавно признало геноцидом, относится к началу 20 века.
Потомки монгольских армий, проходивших через эту территорию в средние века, татары-мусульмане веками жили на Крымском полуострове.
После того, как Россия впервые аннексировала этот район в 1783 году, они пользовались культурной автономией до 1930-х годов, когда они подверглись репрессиям после прихода к власти Сталина. Ситуация ухудшилась, когда нацистская Германия вошла на полуостров в сентябре 19-го.41, в конечном итоге взяв под свой контроль Севастополь в 1942 году. Два года спустя советские войска «отвоевали Крым всего за одну неделю — это был один из самых полных поражений Германии во Второй мировой войне», как писал TIME в апреле 1944 года:
.
За семь дней русские сообщили об уничтожении 29 000 немцев и румын, о взятии в плен еще 41 000 человек. В понедельник российские солдаты стояли на сопках, опоясывающих Севастополь. Двадцатью двумя месяцами ранее они покинули город после исторической 243-дневной осады. Теперь немцы выбегали, взрывая склады горючего и боеприпасов, пытаясь уйти морем.
Успех Советов обернулся трагедией для крымских татар.
После того, как советские войска вернули себе полуостров, татар в течение трех дней в мае окружили и отправили в отдаленные районы Советского Союза. Почти половина депортированных умерла в первый год ссылки от болезней или голода.
Исправьте свою историю в одном месте: подпишитесь на еженедельный информационный бюллетень TIME History
В июне 1944 года TIME описал последствия, менее чем через месяц после массовой депортации:
Роясь, как муравьи, на сотнях тысяч квадратных миль отвоеванной земли, красные умножали и укрепляли свои линии снабжения, строили новые сооружения, подтягивали к фронту огромные массы орудий и танков, боеприпасов, продовольствия, горючего и людей. …
Войска генерала Толбухина, закончившие в прошлом месяце «зачистку» Крыма, теперь сообщалось о переброске на центральный фронт.
В августе 1987 года крымские татары воспользовались политикой советского лидера Михаила Горбачева о гласности (открытости), чтобы выразить свое недовольство протестом в Москве.
«С момента [депортации] татары добивались восстановления своей родины и публичных извинений», — сообщает TIME. В 1989 году им разрешили репатриироваться на Крымский полуостров, который к тому времени был частью Украины из-за переселения Советами в 50-х годах, прибывающих в большом количестве благодаря советскому указу, разрешающему им вернуться из ссылки. Однако на этом их беды не закончились: многие обнаружили, что их дома и земли заняты.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО: Для крымских татар дом, который все еще меньше, чем гостеприимный
Темная история 1944 года стала предметом нового интереса всего мира после аннексии Крымского полуострова Россией в 2014 году в результате референдума, который заставил многих татар опасаться за свою будущее.
Хотя совсем недавно она сказала, что песня не о современной крымской политике, Джамала также сказала в интервью радиостанции Radio Free Europe в феврале, что ее песня также не только о прошлом. «Сейчас крымские татары находятся на оккупированной территории, — сказала Джамала, — и им очень тяжело.